Юрий Рытхэу - Чукотский анекдот

Внутри жилища не отличались роскошным убранством. Иные квартиры в Улаке и в других селениях Чукотки выглядели гораздо богаче и просторнее. Но что-то было неуловимо иное в облике американских соплеменников. Да, они ели такую же пищу, что улакцы и нувуканцы, говорили на одном языке, существенной разницы в одежде не было, тем более, что советские, собираясь в гости, соответственно приоделись. Но что-то их отличало…

Решено было остаться на ночевку, и гостей, после затянувшегося концерта в спортивном зале школы, разобрали по семьям.

Меленский и Пестеров попали к Мылыгроку.

Домик Дуайта стоял на южной оконечности островка, и самое большое окно смотрело на советский остров Большой Диомид, на узкий галечный пляж, усеянный вылезшими на берег моржами.

— В старые добрые времена, — напомнил Мылыгрок за кружкой вечернего кофе, — на том лежбище охотились и мы… Это было наше общее с нувуканцами лежбище. Теперь там никто не бьет моржей. Иной раз спускаются советские пограничники, стреляют животных, топорами вырубают бивни и оставляют гнить туши прямо на берегу…

И вдруг Пестеров понял причину почти неуловимого различия в облике гостей и хозяев. Прежде всего, на крутых тропах Иналика, которые язык не повернется называть улицами, не попалось ни одного пьяного! Непременный пьяный прохожий в любом чукотском селении по всему побережью Чукотского полуострова от мыса Наварин до устья Колымы — на острове Малый Диомид начисто отсутствовал! Оттого и лица встречных отличались трезвой осмысленностью, и улыбка была подлинным отражением внутреннего состояния человеческой души.

— Похоже, что здесь у вас никто не пьет, — осторожно заметил Пестеров.

— Рады бы, но нельзя! — широко улыбнулся Мылыгрок.

— Почему — нельзя? — оживился Меленский.

— Таков закон!

— Президентский указ! — догадался Пестеров. В те годы Россия управлялась, в основном, президентскими указами.

— Будет наш президент заниматься какими-то эскимосами! — махнул рукой Мылыгрок. — Наш собственный закон запрещает привозить на остров и потреблять здесь любые спиртные напитки! До этого ужас, что было! Чувствуем — на край собственной погибели встали. Многие впадали в безумство, слышали голоса и им чудились видения. Уходили из жизни. Благо оружия в каждом доме полно. Распадались семьи, дети отказывались ходить в школу. Чуть от материнской груди отрывались — за горлышко бутылки хватались. Собрались наши уважаемые люди и решили — отныне в эскимосских селениях запретить любые крепкие напитки! И вот уже лет семь не пьем!

— Однако такое трудно вытерпеть, — сочувственно произнес Пестеров, и неожиданный спазм сжал его горло.

— Трудно, — согласился Мылыгрок.

— А как же приезжие тангитаны? — спросил Меленский.

— У нас один, — ответил Мылыгрок. — Да и тот — черный. Он тоже не пьет. Принял наш закон и следует ему.

— А если нарушит? — спросил Пестеров.

— Должен покинуть селение ближайшим транспортом.

На некоторое время беседа прервалась. Пестеров осторожно поинтересовался:

— А если кто бражку сварит?

— Будет ему для начала большой штраф, а то в тюрьму посадим.

— А как же вышестоящие власти? — забеспокоился Пестеров и чуть ли не сказал: «райком и райисполком?»

— Да вышестоящим наплевать на наше положение! — махнул рукой Мылыгрок. — Конечно, кто-то сочувствует да пишет об этом в газетах, но чтобы какие-то меры принимались на федеральном уровне, на такое смешно и надеяться. У нас внутри общин советы старейшин имеют большую власть. Вот они и решили — запретить ввозить алкоголь в национальные села. И это решение выполняется. А если кому-то совсем невмоготу, тот может ехать в Ном или в другие большие города Аляски и пить там, сколько хочет и сколько позволяет содержимое его кошелька…

Пестеров вспомнил безуспешные попытки ограничения пьянства на Чукотке. Сначала в селах продавали «огненную воду» только по выходным дням. В эти дни всякая разумная жизнь замирала. Все было направлено только на удовлетворение пагубной жажды. Пили взрослые, и женщины, и мужчины, даже дети. Пили учителя и врачи, милиционеры… Казалось, что даже собаки шатались. Особенно рьяно взялись за пьянство в годы горбачевской перестройки, когда даже устанавливались так называемые «зоны трезвости». Кое-какой прок все же был от этого. Некоторые, наконец-то протрезвев после многолетней беспрерывной пьянки, брались за ум и бросали пить навсегда. Но многие искали всяческие заменители, пили одеколон, какие-то химические составы. Пышным цветом расцвело браговарение. Варили хмельной напиток даже из томатной пасты. Для борьбы с потаенными производителями создавались специальные «комиссии по браге», которые передвигались для внезапности на вертолетах.