Екатерина Мартынова - Исповедь узницы подземелья

31декабря Мохов принес нам немного мандаринов и сладостей. От вида этих подарков у меня защипало в носу. Я вспомнила, как встречала дома со своей семьей этот сказочный праздник. Наряжала елку, помогала маме резать салаты, накрывала на стол и радовалась гостям.

«Как они там без меня? Ждут ли? Или уже потеряли надежду увидеть меня живой?» – от этих горьких мыслей мне хотелось разбить экран телевизора, чтобы все веселые картинки телевизионных передач не напоминали мне о доме, а мандарины – размазать по омерзительной физиономии нашего мучителя.

Все воспоминания о прежней жизни я хранила глубоко в себе, меня раздирала злость, когда в этом жутком месте я видела хоть какое-то напоминания о своих беззаботных и счастливых годах. Но иногда становилось страшно, если я вдруг не могла отчетливо воспроизвести в памяти какое-то лицо… – будь то одноклассник, соседка или учительница. Казалось, что Мохов добирается до самого дорогого, что у меня осталось, – моей памяти.

Практически каждую ночь мне снилось, будто я вернулась домой. Я разговаривала с родными людьми, ходила по квартире, где так счастливо жила долгие годы, играла со своей пуделихой Керри. Это были прекрасные видения. Сны мне снились нечасто, но один – я запомнила: бегу я навстречу своей маме, достигаю ее, тяну к ней руки и попадаю в ее объятия, ощущение маминого тепла было настолько отчетливым, что когда я проснулась, на секунды мне показалось что, то что окружает меня сейчас жуткий вымысел, а то что я видела во сне, – реальность.

В то утро я написала маме стихотворение:

Позже, когда я вернусь домой, мама расскажет мне, что примерно в это же время, она гостила у своих родителей в деревне, куда я так любила ездить, и одну из ночей ей послышался мой голос, раздававшийся из глубины сада. Она выбежала на улицу и долго искала меня, исследуя каждый сантиметр участка. Думаю, что это случилось одновременно с моим сном, когда наша эмоциональная связь и желание вновь обрести друг друга достигли пика.

Спустя примерно месяц после того как Мохов забрал Владика, он в доказательство своих слов принес газетный листок, где сообщалось о мальчике-найденыше. Весть о том, что малыш жив и находится в добрых руках, нас очень обрадовала, и мы с подругой наконец перестали предполагать, где же сейчас ребенок и жив ли он вообще.

С течением времени наш рацион разнообразился: появились сезонные фрукты и овощи, которые наш мучитель выращивал на своем участке; молоко, покупаемое им на рынке по воскресеньям; финики и сухофрукты, из которых я варила компот. Приготовлением пищи обычно приходилось заниматься мне, так как Лена была либо беременна и от этого слаба, либо нянчилась с детьми. Чаще всего мы ели щи, жареные полуфабрикаты, иногда молочные каши и блины. Уборка и стирка тоже лежала на моих плечах. Я старалась навести в нашем бункере порядок, мыла полы, чистила от жира электрическую плитку, держала в чистоте посуду.

Мылись мы, как и прежде, в небольшом пластиковом тазике, примерно раз в две недели. Это происходило, когда у нашего мучителя был выходной. Он приносил четыре канистры: две с водой, по одной на каждую из нас, и две пустые – для слива использованной жидкости. Шампунь и мыло старались расходовать экономно, так как Мохов постоянно упрекал нас в расточительстве и грозился больше не покупать средства гигиены. После такого «омовения» я с трудом могла назвать себя чистой: по телу по-прежнему каталась грязь, а волосы, не промываемые выделенным количеством воды, были похожи на сторновку.