Элис Сиболд - Почти луна

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Прячусь, — ответила она.

Я вытащила ее оттуда, как животное, застрявшее под домом. На левом боку у нее была полоса плотной пыли с пола шкафа. Я похлопала мать по платью, отряхивая.

— Не бей меня! — завопила она. — Не бей меня!

И мне пришлось напомнить миссис Касл держать шкаф для белья закрытым.

— Я только хотела поменять скатерть.

Почему я не сказала ей: «Вы не понимаете — моя мать прячется в нем»?

Я прижала трубку к уху. Слышала голоса. Это были телевизионные голоса. В Сиэтле Дженин смотрит телевизор — DVD, наверное. У Эмили и Джона все полки, которые, как я думала, предназначены для книг, были забиты дисками. Когда я спросила Джона, где они хранят книги, он пожал плечами: «Читать ни у кого нет времени».

Немного послушав, я представила комнаты. Судя по тому, что телевизор рядом, Дженин взяла телефон на кухне. Я задумалась, где Лео, Эмили. Джон должен быть на работе, читать лекции разным экологически грязным типам о бесконечных радостях производства пластмасс.

— Я задушила ее на боковом крыльце, — прошептала я в трубку.

Нет ответа.

— Я отрезала ее косу и забрала домой.

Воздух в Сиэтле наполняла мультяшная музыка. Погоня была в разгаре.

Я повесила трубку. Подумала о ниточке, которая прошла через меня и дотянулась до Лео и Дженин. О том, что глаза Лео почти сверхъестественно напоминают мои. Что линия челюсти Дженин чем-то похожа на отцовскую. Ее смех уводил меня куда-то вдаль; когда она пела, а она часто пела, я вспоминала, как мать пела в тихом доме, когда я была ребенком.

Я поднялась в свою спальню. Когда Эмили была маленькой, я сказала ей, что мы ведем род от теннессийских меландженов. [47] Меланджены — изолированные этнические группы смешанного индейского, белого и негритянского происхождения. Став старше, она поняла, что я над ней подшутила, и все же мне удалось заставить ее ненадолго поверить, будто она происходит из странной, потерянной группы людей, отрезанной от всего остального мира в горах восточного Теннесси. Как-то, проходя мимо ванной, я заметила, что она разглядывает свою кожу в поисках предательской синевы. Она сказала, что заметила у Сары высокий лоб и скулы и «почти азиатскую внешность», но у себя не смогла найти ничего.

Вместе с письмами отца в подвале хранилась газета, которую Эмили написала в средних классах и на которой учительница нацарапала «неудовлетворительно». Я не помнила фамилии той женщины, Барбер или Бартлетт, что-то на «Б». Я вплыла в школу, для пущего эффекта одевшись, как положено мамочке — в мешковатую вельветовую блузу и поношенные туфли на плоской подошве с круглым носом и ремешком, — и со всех сил набросилась на учительницу Эмили. В чем и преуспела, добившись оценки «удовлетворительно», после чего дочь попросила меня никогда так больше не делать. Я до сих пор считаю мгновения, когда я защищала своих детей, одними из лучших в своей жизни.

Джейк полоскал горло на детской стороне дома. Когда я повернулась запереть дверь, до меня донесся слабый аромат его мускусного лосьона после бритья.

Я вошла в длинную кладовку. Большинство вещей хранилось на противоположной стороне дома в другой кладовой, медленно превратившейся из склада обуви и одежды, которую носила Эмили, навещая меня, в место, где я копила то, что мне никогда больше не понадобится, а выбрасывать жалко. Но множество кривобоких, плохо подогнанных свитеров и шарфов, связанных матерью, я хранила здесь в старом вещмешке Джейка. Пухлый, серо-зеленый, он опасно балансировал среди двух других коробок на полке над вешалками.

Встав на маленькую табуретку, которую Сара смастерила в столярной мастерской, я хлопала по мешку правой рукой, пока он не свалился вниз. Я не думала, что делаю. Только знала, что мы должны забрать Сару с поезда. И что полиции ведомо больше, чем она говорит. Джейк прав, еще остается крошечный шанс, что мне удастся выйти сухой из воды, но тем утром я поняла, что это неважно. В конечном счете судить меня предстоит моим детям, и они будут знать. Я не сумею их обмануть, да и не хочу.

Я расстегнула тяжелую золотую молнию брезентового мешка и достала унылый ворох маминого вязанья.

— Почему все, что она вяжет, похоже на блевотину? — спросила Сара однажды в Рождество.

Девочки только-только повзрослели, и в тот год мать превзошла себя, связав по длинной кофте-пальто каждой из них. Она использовала пряжу разных цветов и полосатый узор, и, разумеется, то, что должно было напоминать об осени, больше походило на кишки.