Леонид Нетребо - Дать негру

— Всё, — сказал Эйнштейн, беря под локоть Олега, и увлекая его к выходу, — мы пошли за чаем.

В это время тронулся поезд.

— Наконец-то! — это уже в коридоре воскликнул Эйнштейн. — Чай никуда не денется. Коллега, давайте-ка, чтобы вы были в курсе, я вам по-шустрому расскажу, что с нами случилось, пока вы отсутствовали. Или, с другого боку, что мы натворили без вашего пригляда за нами, старыми пердунами.

Они присели на откидные скамеечки, и Эйнштейн, почти скороговоркой, но с выражением начал рассказывать.

— Когда мы еще весело сидели в вагоне ресторане, нам стало известно, что ночью-то мы точно никуда не двинемся. Это расслабляющее подействовало на людей. Терять уже было нечего, как выразилась Роза. Хотя, казалось, какая связь? Но алкоголь, как вы знаете, рушит логику. Скажу я вам, что Роза, соответственно своему цветочному имени, стала распускаться во всей красе, и это положило начало моей любви к ней. Хотите верьте, хотите нет. Но всё по порядку.

Эйнштейн, расслабил ворот рубашки, ему не хватало воздуха, он покраснел, или от минутного смущения, или от глубинных переживаний, навеянных воспоминанием вчерашнего.

— Короче. Мы сдружились со всеми членами нашей компании. Одни уходили, другие подходили, но и они, новые, сразу же становились друзьями. Кавказцы говорили, что это по-ихнему, мы протестовали, и говорили, что это по-нашему. Имен я не помню, у меня плохая память на имена. На облик же запомнился один лысый, такой пучеглазый, худой, с длинной шеей и ужасно выпирающим кадыком. Он больше молчал и смотрел, буквально вперивался, то в меня, то в Розу. Однажды провозгласил какой-то невнятный, но жаркий тост, а когда выпил, погрозил мне пальцем, вроде как шутя, и сказал так скверненько: это всё вы! Коллега, прошу запомнить этот момент! А я тогда ничего не понял и не придал значения.

Эйнштейн потрогал синяк, дернул щекой.

— Итак, коллега, к вечеру всей честной компании захотелось простора с продолжением. А какой простор в вагоне-ресторане? Он просто тюремно ограничен. Пошли на вокзал, то есть из маленького на колесах кабачка перебрели в большой стационарный ресторан. Всей шайкой-лейкой, всей, буквально, активной частью кабацкого вагона нашего поезда. Вас с Жизелью не было уже, мы это позже поняли во всей яви. Мы-то поначалу подумали, что вы где-то на скамеечке нас дожидаетесь, когда мы костылики вынесем. Вас нет. Заволновались. Но нас успокоили, дескать, молодые пошли, под присмотром свиты, почивать в гостиницу. Ну и хорошо! Роза потащила за собой и костыли, не бросать же, ответственная женщина. И нет чтобы в вагон их занести, так понесла с собой, чуть не сказал — дура. И что бы вы думали? Они ей пригодились!.. И этот момент прошу запомнить, он архинужен для дальнейшего повествования.

В конце коридора появилась проводница, Эйнштейн дождался, когда она прошла, и продолжил.

— Сейчас, все по порядку, а то я никак не начну рассказа. Буду еще более краток. Итак, идем к ресторану, поём песни, танцуем. Как цыгане какие, честно. Роза «андижанскую польку» выдала, с костылями в обнимку, рядом пара дагестанцев ее поддерживали, колена выдавали под их же губную музыку, ляка-ляка-тум! Короче, по дороге наша гоп-компания увеличилась сочувствующими, жаждущими веселья, и в результате мы оккупировали почти полресторана на втором этаже вокзала. Ну, треть — точно. Сдвинули штук пять столов. Персонал в радости, еще бы, такая выручка в этой сонной Тмутаракани. Притом что кругом невыплаты зарплат, забастовки и все такое. Сидели, пили, все хорошо. Говорили за жизнь, за любовь. Ораторствовали за экономические категории, за политику. Вперемежку с песнями и танцами! Кавказцы эти, ансамблисты, много песен разных, оказывается, знают, не врут. Весь интернационал! Роза что-то по-узбекски пела, на стул становилась, кричала, никто ничего не понимал, может, всех хвалила, а может, материлась. А еще говорит, что к языкам проблема. Словом, капелла у нас еще та получилась. Ну, наконец, к интересному подбираемся. Можно было бы прерваться на чай, но ладно уж, доскажу, немного осталось.

Поезд набрал ход. Эйнштейн высунулся в узкий створ открытого коридорного окна, как будто сушил свою шевелюру. Задумался на минуту, спохватился:

— Извините, отвлекся. В общем, там уже в этом зале, еще до нашего прихода, — олигарх обосновался, которого, помните, с рук, как птицу, кормила та рыжая банденша из вагон-ресторации. Сидит один… Вернее, он в центре, а по обе руки — те самые два вертухая одинаковых, то же что-то там грызут с тарелок, как шакалы, с оглядкой, кому вы на фиг нужны. Как потом выяснилось — нефтяной магнат с тюменского севера. Словом, жулик официального масштаба, понятно.