Леонид Нетребо: Банище

— Ой, ребята, идите вдвоем, у меня к завтрашнему занятию прозаический этюд не готов! — воскликнула светловолосая студентка в цветастом сарафане, укладывая на подоконник лист бумаги и ручку.

— Ну, и напишешь его в парке, — посоветовала подруга, опираясь на плечо высокого парня, в самых дверях. — Ведь по норме там должно быть не более ста слов, какая мелочь! Что ж теперь из-за уроков вечеру пропадать.

— Ну да, — подтвердил парень. — Например, опишешь там с «чертова колеса» идиллию «Малыш и мама» или «Духовой оркестр седых ветеранов». Могу предложить «Нравы танцплощадки», с хулиганами и дружинниками…

— Нет, я остаюсь! — решительно возвестила светловолосая, засветившись одуванчиком в розоватом проеме вечернего окна. — Опишу закат. Прямо здесь, на подоконнике.

— Как оригинально! — насмешливо выдохнула подруга, состроив улыбку восхищения.

— Назови его тогда «Миллионный закат из окна старого общежития», — поддержал подругу парень, обращаясь к «одуванчику», и вдруг картинно вскинул руку: — Внимание, замри там!..

— Зачем? — удивилась светловолосая.

Парень продекламировал:

«Пряный вечер. Гаснут зори. По траве ползет туман. У плетня на косогоре забелел твой сарафан».

Подруга посмотрела на своего спутника с мягким укором, просквозила ревнивая нотка:

— А разве этюдам дают названия?..

Выстрелил — и промахнулся.

Вспорхнули, роняя перья, и забегали по двору, поднимая пыль, перепуганные куры, бестолково загоготали потревоженные гуси.

Казак-хозяин, удивленный, оборотился.

— Это ты мне в спину пальнул, что ль, ваше благородие? — и пошел на Ивана. — А дети мои?.. Хлеб мой крадешь, так еще кормильца от семьи отымаешь?

Иван отступил к воротам, оглядываясь — нет помощи, разбрелись соратники по другим дворам — и попытался еще раз, в упор…

Осечка!

Удар кулаком в лицо сбил Ивана с ног, наган отлетел в сторону. Казак — вилы наперевес — приставил блестящие жала к Ивановой груди, навис косматой гибелью.

— Жалко тебя, парень. Потому как морда юнкерская, не офицерская… Молод. Жалко! Уйдешь восвояси? Иль прискобить тебя, ирода, к земле-матушке, как немца я, бывало, пикой?..

— Уйду, отец, — сказал Иван как можно спокойней, не двигаясь.

— А в спину опять не пульнешь, ваше благородие? Креста нет, понятно, а хоть честь-то имеешь?

— Имею…

— То-то! — казак бросил вилы и двинулся в сторону дома.

Иван, не вставая, торопливо подобрал наган, крутанул барабан и, скрежеща зубами, почти не целясь, выстрелил в широкую спину.

Мужик дрогнул всем большим телом и обернулся, опять удивленный.

Не попал!

Еще!..

Осечка!

«Неужели конец?» — подумал Иван, видя, как мужик опять нагибается за вилами.

Но скрипнули ворота, и тут же бабахнуло, вспыхнуло над Иваном, — и казак согнулся, застонал, упал, захрипел, скрючиваясь, как гусеница.

Прочернело над Иваном — как в ад завалился: курные кудри, вороненый ствол, угольные глаза, черные губы. И горячий шепот:

— Жив?..

Это Марта со своим маузером. Как успела, бестия?

Завыла овдовевшая баба, заголосили осиротевшие ребятишки. Сбежались из соседних дворов сопровождающие: встревоженные, винтовки наизготовку.

— Что, товарищ уполномоченный? Как же вы один-то во двор?..

— Напал он на меня, с вилами… Там схорон в коровнике, — указал Иван, плюясь зло и кроваво. — Грузите!..

И, уходя со двора, услышал за спиной разговор:

— Командир — чистый зверь, ничего не боится!

— Страху в ем нет, эт точно! Герой, одно слово!

— Ишь, с Мартой бугая завалили, всему селу под дых врезали! Щас дела пойдут!..

Скрип и стон телег, конский храп и топот, покрик возниц… Обоз, ощетинившись штыками и грозясь дороге и лесу тупыми стволами пулеметов «Максим», возвращался с добычей.

Марта молчала, отвернувшись и свесив ноги с телеги, курила.

— Товарищ Марта! — шутливо окликнул ее Иван, возлежа на соломе головой к пулемету. — Благодарю за спасение! Вовремя вы поспели… Извините за причиненное беспокойство. Если б не осечка, я б и сам… Не сомневайтесь, наше дело правое. Справедливость — понятие классовое. С людьми — по-людски, а с классово чуждым элементом…

В ответ — то же молчание, только новая папироска.

— Ладно, с меня следующая контра в твой зачет! — опять пытался шутить Иван.

Он притянул к себе Мартину сумку, валявшуюся около маузеровой кобуры, вынул документ, пробежал глазами сверху вниз. Улыбаясь, наслюнявил карандаш, подчеркнул несколько строчек, подал листок Марте через ее чуть вздернутое, угловатое плечо.