Леонид Нетребо: Банище

Софист был в меру худ и высок ростом, как легкоатлет, но хорошую породу портила небольшая согбенность, которая, как правило, заставляет предположить, что «горбун» — человек вечно сомневающийся и нерешительный. Однако у людей, знавших Софиста ближе, возникали другие впечатления: они видели позу охотника, вечно наблюдающего — на всякий случай — и даже в минуты покоя готового к поиску и преследованию жертвы. А чего стоил выдающийся, не только по размеру, но и по форме, нос: с горбинкой у переносицы, а острым концом чуть вздернутый, с вывернутыми наружу продолговатыми ноздрями, вынюхивающими каждый кубик окружающего пространства. В напряженные моменты «охотник» поворачивал к объекту тревоги или интереса правую часть лица — при этом левый глаз заметно косил, как бы силясь, вопреки воле хозяина, заглянуть через горбинку носа, как через запретный забор: что там?

Свежая идея Софиста преследовала исконную, всегда важную для студента цель — пополнение бюджета.

Итак, весной, когда уже были забыты тяготы зимней сессии, ожила природа, и еще не думалось о следующих экзаменах, Софист предложил сообща играть в лотерею «Спортлото», где нужно угадывать «всего» шесть номеров из тридцати шести возможных.

— Старик! — уверенно обратился он к всегда сомневающемуся Анатолию. — Чую своим собачьим носом, что «Спортлото» — достойное дело для настоящих гусар. Если хоть однажды одолеть максимальный выигрыш в десять тысяч, то это, в эквиваленте, почти две машины «Москвич», то есть безбедное житье на весь период учебы. Девочки, рестораны, а летом — море!.. При этом риска никакого, затраты минимальные.

Суть кооперации заключалась в том, что с ежемесячной стипендии каждый из подельников должен покупать по двадцатке билетов, заполнять их строго самостоятельно (чтобы запутать ее величество госпожу Теорию вероятности) и с выигрыша, который просто не может не случиться, отчислять десять процентов компаньону. И хоть подобные идеи Анатолий ставил в один ряд с поисками доказательств верности теоремы Ферма или формул вечного двигателя, однако неожиданно (не только для себя, но и для Софиста) он быстро согласился. До того опостылело хроническое безденежье. По рукам!

Первая совместная покупка билетов планировалась в день получения очередной стипендии. Но, как это часто бывало с соседом — насколько авантюрным, легким на подъем, настолько и ненадежным, всегда готовым дать задний ход, — после получения стипендии в институтской кассе Софист благополучно растворился в коридорной суете, предоставив Анатолию решать классический вопрос: быть или не быть (в данном случае игроком, искателем случайного счастья)?..

Анатолий дал себе зарок ввязываться в приключенческие проекты неблагонадежного Софиста. Однако к киоску «Спортлото» все же пошел, движимый труднообъяснимым, но однозначно высоким чувством мстительной справедливости, которым, как хотелось верить, питались эмоции благородных карточных должников девятнадцатого века… И удача, как это бывает с новичками, пусть только краем своих ироничных губ, но улыбнулась ему.

Когда через несколько дней Анатолий показал Софисту счастливый билет, и к билету, соответственно, газету с волшебной строчкой — все то, что говорило о выигрыше суммы, равной двум стипендиям или одной зарплате начинающего инженера, Софист горько выдохнул, клюнув своим выдающимся носом:

— Старик, ты счастливчик! Сто рублей! Просто так!

Анатолий не пытался скрыть сарказм:

— Просто так ничего не бывает, — и добавил с деланной небрежностью: — Десять из них могли быть твоими. Если бы ты не вышел… вернее, не выбежал из договора.

— Да, — грустно согласился Софист, — десять. Вечер в ресторане, на одного… — тут он радостно встрепенулся: — Кстати, Толян, с тебя ведь все равно причитается!.. А вот если бы тебе повезло на полную катушку, то… то я, наверно, заняв у тебя пару червонцев, запил бы или, вернее всего, повесился бы с горя…

— Это почему?

Софист вздохнул:

— Процент, старик, процент… Что непонятного! Двадцать стипендий — и мимо меня бы… Но ты угадал всего пять номеров, а не шесть, поэтому у тебя сотня, а не десять «кусков». Это спасает меня от суицида.

Когда Софист кручинился, Анатолий терялся: шутит его друг, или показная печаль — зародыш солидных переживаний. Первое серьезное сомнение на этот счет возникло еще на первом курсе, когда Софист (тогда еще просто Стас) устроился на заурядную студенческую работу — дворником. В обязанности «метельщика», как он сам себя повеличал, входила утренняя уборка небольшой территории в центре города: до восьми часов вымести участок, убрать мусор в контейнер — и гуляй до следующего утра. Беда состояла в том, что Стасу, как новенькому, выпал «тринадцатый», как его называла дворничья когорта (пенсионеры и студенты), участок — под окнами здания городского отдела Комитета государственной безопасности. И мусора там — всего ничего по сравнению с подобными участками возле магазинов и автобусных остановок. Но как только Стас узнал, за что его подметальная зона получила горемычный номер, ему стало казаться, что из рослых окон на высоком цоколе дореволюционного здания (впрочем, не выделявшегося из архитектурного ансамбля центра города), с площадью и статуей вождя в разноцветии клумб, за ним внимательно наблюдают…