Танки прошли, развернулись. Застыли поодаль, ожидая сигнала. По рации он вызвал передний. Машина двинула с места, скребя колею гусеницами.
— Следующий! По танку гранатой — огонь!
Маленький юркий казах Асанкандыров вскочил, сжимая гранату. Бросился, пригибаясь, крутя головой. Приблизился к проходящему танку. А потом шарахнулся, отвернулся и сел в сторону, пропустив машину, прижимая ладони к лицу.
Солдаты, те, что прошли обкатку, гоготали:
— Асанкандыров отдохнуть решил!
— Да он, вишь, молится!
— Это тебе не верблюд!
Бурлаков подошел к сжавшемуся, остроплечему казаху. Тронул его за плечо.
— В чем дело, Асанкандыров?
Тот оторвал от глаз узкие смуглые девичьи ладони. Поднял на Бурлакова черноглазое, округло-скуластое лицо.
— Не могу! — сказал он.
— Почему? — строго сказал Бурлаков.
— Боюсь!
Бурлаков стоял над поднятым его лицом, приплывшим сюда, к этим траншеям, ревущим моторам, орудийным стволам, из далеких белесых степей в волнистых ветряных гривах, где редкие юрты стоят на раздолье, и на войлочной узорной кошме расставлены цветные пиалы, разложены лепешки, конфеты, и в зелени вечерних небес — молодая над степью звезда, маленький красный костер, и дрожание струны на тонкой перламутровой деке, и пение об этих травах, степях, о первой в небе звезде.
Бурлаков все это увидел, растерялся на миг, не зная, как быть с его нежным, детским лицом.
— Асанкандыров, возьми себя в руки! Казахи смелые люди! Солдаты отличные! Степняки выносливые! С Панфиловым сколько казахов пришло под Москву! Танки бутылками жгли! Ну, Асанкандыров, вставай!
— Не могу! — крутил головой солдат. — Страшно!
— Чего тебе страшно? Под днищем зазор, не заденет. Это он с виду, на подходе страшный. А почувствуешь его, поймешь, подловишь на мертвой зоне — и он в твоих руках. Наколешь его, как жука на булавку. Ну?
— Не могу!
Раздражение к нему и жалость. Любовь, понимание его. И командирская забота о нем, знание его и себя. Все чувствовал к нему Бурлаков.
— Асанкандыров, смотри сюда! — сказал он. — Делай как я! За мной, шагом марш!
Он вышел на танковую колею, лег и его уложил. Солдат распластался сзади, лицом у его сапог. Бурлаков приподнялся, махнул. Танк заворочал башней, стал надвигаться. Увеличивался, колыхая пушкой на выпуклом бронированном лбу. Накатывался ромбом носовой брони.
Бурлаков чувствовал грудью дрожание земли и сзади себя солдатскую жизнь, затихшую в ужасе.
— Лежи! — крикнул он сквозь грохот.
Танк накатил, как огромный стучащий молот, закрывая все небо, вколачивая их в твердь. Брызнули камни. Лицо обдало жирной вонью. Масса прошла над ними, открывая свет и траву. Удалялась в размытой гари.
Бурлаков оглянулся. Асанкандыров лежал как лист. Потом едва шевельнулся. Отжался на тонких руках. Вскочил и кинул в хвост танку гранату. Обернулся к командиру бледным лицом.
Бурлаков кивнул ему и пошел не оглядываясь. Знал, что тот идет за ним следом, уже другой, измененный.
Его день завершался. Ледники на горах слабо розовели слюдяными жилами. В огневом городке он следил за прицельной стрельбой. Боевые машины пехоты стояли на круглых поворотных платформах. Вращались, колыхая кормой, имитируя движение по трассе.
Десантники по команде вставляли в бойницы стволы автоматов, били по дальним мишеням, брызгая гильзами.
Операторы в башнях ловили в голубоватую оптику контуры танков и транспортеров и одиночными пулеметными выстрелами срезали их на далеком в вечернем солнце откосе.
Бурлаков слушал грохот залпов. Глядел в раскрытые боевые машины, в их глубокие, перевитые пуповинами чрева, мигающие цветными огнями пультов. Чувствовал их сложность и простоту, каждый узел и сочленение, хрустали прицелов, инфракрасные глазницы в броне. Он любил их мощь и таранную силу, когда мчатся на своих гусеницах, окутываясь ливнем пуль, создавая смерч наступления. И броневую их твердь в обороне, когда грохают башенной пушкой, поджигая танки, выстригая пулеметами атакующий вал врага.
Он понимал холодную ярость современного инженерного боя, как взлет электронной кривой. Но в этой технике боя, запущенного с командного пульта, он верил в случайность и счастье своей личной судьбы и воли, которые на последнем переломе сражения вырвут победу.
Горы в заре мерцали бело-розовыми знаменами. Бурлаков захотел проехать по сопкам, по местам прошлогодних учений, куда завтра поведет свою роту.
Он взял с собой операторов. Сам сел на место водителя. Двинул машину в горы.
Читать дальше