Игорь Дуэль - Тельняшка математика

Но здесь неискренность старпома можно понять. Что же до других историй – думаю, был он вполне искренним, даже излишне искренним – до тошноты. Халин не стыдился собственных грехов, не прятал их, а наоборот, выставлял напоказ, афишировал, даже пропагандировал. В этом тоже была «романтика цинизма». Старпом все явления мира четко делил на две категории: что может быть ему полезно и что не может. Что не может – его совершенно не интересовало. Люди тоже не были исключением. Женщины, Герка, капитан катера в Угличе – все должны были помогать Халину жить в свое удовольствие. Он был уверен, что к такому положению стремится каждый, да не каждому удается его завоевать. Ему же чаще всего удавалось – и в этом он видел доказательство собственной исключительности.

И вот вся эта жизненная программа без стеснения, открытым текстом выдавалась в рубке. Что должен был я делать, оказавшись невольным слушателем таких исповедей? Бросаться в полемику? Наивно и глупо. Старпом обладал вполне законченным и сформированным мировоззрением, жить по-иному он не то что не хотел, но скорее всего просто уже не мог. И он не стал бы слушать обличительные речи.

Впрочем, в первые дни после своего отречения от Герки и старпома я не думал ни с кем спорить. Гордость захлестнула меня. Я надменно и не без злорадства даже узнавал, как уплывают постепенно Геркины вещи, в какие передряги попадают по пьянке мои недавние приятели.

Потом я устыдился этой своей гордости больше, чем прежней краткой причастности к их компании. Чем, собственно, гордиться? Тем, что сумел быстро понять совсем не сложную ситуацию, дать точную оценку старпому? Невелика мудрость. А при этом я, разумненький и чистый, спокойно смотрю, как старпом обворовывает, спаивает, уродует Герку, с высокомерной радостью фиксирую несовершенства Герки, чтобы убедить себя, что он и достоин такой участи. В общем, я решил, что необходимо отбить Герку от Халина.

Рассчитывать на помощь капитана не приходилось. Пожалостин смотрел на происходящее сквозь пальцы. Однажды он и сам объяснил мне свою позицию.

В тот вечер мы остановились у небольшой пристани под обрывом, на краю которого, высвеченные солнцем, четко обозначились первые избы большого северного села. После ужина я вышел на палубу покурить, огляделся и увидел, как медленно лезут по тропке, петляющей по крутогору, Герка и старпом. Появился капитан и, проследив направление моего взгляда, равнодушно заметил:

– Трудновато им будет возвращаться – сверзнуться могут.

– Им вообще, по-моему, с каждым днем становится труднее жить, – сказал я зло, – и работать тоже.

– Догадываюсь, что это камешек в мой огород, – усмехнулся Пожалостин.

– Чего ж тут догадываться. На судне вроде один капитан.

– Угу, – сказал Пожалостин, – один. И он должен заниматься воспитательной работой. Впрочем, ею должны заниматься и старпом, и стармех, и даже второй механик, поскольку он тоже относится к командному составу. Но капитан – прежде всего. Так?

– Зачем спрашивать, Борис Викторович?

– Ну да, в уставе даже записано.

– Тем более.

– А вот у меня, Юрий Петрович, каждую навигацию меняется весь экипаж, бывает – и два раза за перегон. И так двадцать пять лет. Признайтесь честно, вам бы хватило терпения четверть века повторять разным людям простейшие заповеди: не пей, не развратничай, не дерись?

– Не знаю, – сознался я. – Мне никогда не приходилось никем руководить.

– Вот это и чувствуется. Наверно, потому вы и верите, что за полтора-два месяца можно перевоспитать пьяницу.

– Да зачем же такого человека брать на судно?

– Ну хотя бы затем, что он вполне приличный штурман. И в море, когда водки достать негде, я смогу хотя бы часов пять-шесть в сутки поспать, зная, что он за это время не утопит судно.

– А то, что он человека топит, вас не трогает?

– У того своя голова есть.

– Выходит, что нет.

– Тогда ему никто не поможет. Убережешь от одного – другого найдет.

– Да как же можно рассуждать обо всем этом так спокойно!

– Эх, Юрий Петрович! Не просто, конечно, но стараюсь. Нервы мои потрепаны. Беречь их надо. Иначе до пенсии не доработаешь. А у меня семья, сын – ваш одногодок, внук. О них-то в первую очередь думаю. Вот я и берегу нервы. Песенки мои слышали? Забавно, что капитан на мостике скрипит! Да это ерунда. Главное – успокаивает. – Он вдруг смутился и, видимо, почувствовав, что слишком разоткровенничался, оборвал себя на полуслове. – Ладно, пойду посижу с бумажками. Много их нынче от капитана требуют, голову некогда поднять, понимаете…