Игорь Каплан: Обычная математика

Дима открыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Ничего неприятного в них не наблюдалось. Даже наоборот. Было тепло, и свежий бриз слегка шевелил волосы. Лежать на мелком мягком песке было удобно. «Стоп! Лежать?! На песке?! Господи, где я!?», — промелькнуло у Димы в голове, и он осторожно скосил глаза вправо, откуда слышался ровный убаюкивающий рокот. Там, метрах в полста от него тихо плескалось море. «Море! Блин! Я, похоже, сбрендил», — проплыла новая мысль, но уже как-то медленно и лениво. Мол, ну сбрендил, ну и что? Главное ведь — тепло… песок… море…

— Ну что, родимый, проснулся? — раздался слева мягкий старческий голос.

Дима от неожиданности подскочил, как ошпаренный и попытался встать. Ничего у него не получилось. Руки утонули в песке, и Дима, потеряв опору, уткнулся в него носом. Немного побарахтавшись, он все же смог принять более — менее вертикальное положение, неуклюже устроившись на пятой точке. Только теперь он смог разглядеть говорившего.

Невысокий коренастый старичок с копной седых волос до плеч, в белом широком то ли балахоне, то ли кимоно сидел на широком пеньке с сигаретой во рту. Сигарета почти догорела и едва ни касалась аккуратно подстриженной седой бороды незнакомца, который, улыбаясь, смотрел на Диму. Видимо, старичок тоже заметил, что сигарета вот-вот станет угрозой его бороде, так как он сигарету изо рта вынул и, бросив ее на песок, втоптал поглубже босой ногой. После чего рука его сразу потянулась к пачке «Мальборо», лежавшей рядом на пеньке и он, сунув себе в рот очередную сигарету, протянул пачку Диме:

— Закуришь?

Дима отрицательно покачал головой.

— Ну и правильно, здоровее будешь, — сказал старичок, убирая пачку, и рассмеялся своим словам, словно удачной шутке.

Дима снова помотал головой, будто отгоняя назойливую муху:

— Простите, а где это мы?

Старичок прикурил от золотой Zippo и смачно затянулся.

— Ой, прости, ты, меня, старика, — пробормотал он извиняющимся тоном, показывая на сигарету. — Никак не могу отделаться от этой заразы. Люблю, понимаешь, подымить. Так, чё ты там говоришь?

— Я спрашивал, где мы с вами находимся? И как я тут оказался?

— Ну, милок, это ты тут находишься. А я тут работаю ну и живу помаленьку, разумеется. А ты, Дмитрий, что, совсем ничего не помнишь?

Дима неопределенно передернул плечами.

— Да нет, вроде…

Старичок прищурился:

— А ты попробуй.

Дима наморщил лоб, словно пытаясь выдавить из глубин памяти наружу хоть что-то определенное. Постепенно какие-то обрывочные данные начали проступать, как изображение на фотографии в те далекие времена, когда отснятый материал мерялся еще не гигабайтами, а метрами.

— Помню, собирались с друзьями… Выпили… Потом поехали куда-то с Васькой… Он за рулем… Совсем в дым был, кажется. А! Еще фуру помню, которая из-за поворота выехала. Васька еще сказал, мол, п*ц, приехали. Все, больше ничего не помню.

— А больше, золотой, и не нужно. Да и вспоминать тебе, в общем-то, больше нечего. Вхреначился Васька в ту фуру… Мда… Вот такие дела, понимаешь.

— И чё?

— А ни чё, — передразнил Диму старичок. — Теперь Васька твой в коме лежит, а ты, вот, прямо ко мне попал, как и полагается. Думаю, через денек — другой и дружок твой в наши края подтянется.

Старичок вздохнул и, запустив руку в многочисленные складки на своем одеянии, достал запотевшую бутылку «Абсолюта» и два маленьких граненых стакана. Свинтив пробку, он разлил содержимое по стаканам и протянул один Диме:

— Давай, друг мой, выпьем за помин души раба божьего Дмитрия.

Дима взял стакан, и они автоматически выпили не чокаясь.

— Погодите, — вдруг вскочил он, — за какой помин души? Какого еще Дмитрия?

Старичок горестно вздохнул:

— Ты еще не совсем проснулся, видать. Так твоей души за помин и пьем.

— Так я же вот он! Живой и здоровый! Что же вы такое говорите!

Его собеседник пожал плечами.

— Ну, положим, что есть жизнь или смерть — это вопрос очень даже философский. Ты говоришь, что жив и здоров. Твои друзья, уверен, с тобой бы охотно поспорили.

Дима снова опустился на песок.

— И все же, где мы находимся, вы так и не ответили. И, извините, как вас-то зовут? Вы-то меня откуда-то знаете, а я вас — нет.

— Я всех знаю — работа такая. Петей меня зовут. Иногда еще ключником кличут. И ты меня можешь так звать, если хочешь. Я на это прозвище не обижаюсь. Чего на правду обижаться-то?