Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

День прибавлялся, и выпадали по-настоящему солнечные дни, когда в тихую погоду можно было поймать кожей лица тепло. Лица людей покрылись новым, свежим загаром, более нежным, нежели морозный загар, который сходил шелухой.

Анна провела моление о ниспослании тихой погоды, чтобы уберечь тяжелеющих важенок от пурги и ураганного, морозного ветра. Погожие дни сменялись пасмурными, снежными, когда наваливало столько мягкого пушистого снега, что по нему человек не шел, а плыл.

Держа в руках деревянный священный сосуд, Анна удалялась от стойбища. Она была в длинном замшевом балахоне, который, по словам Ринто, служил не одному поколению энэнылынов. Душевное спокойствие и умиротворение до краев наполняли сердце, и Анна старалась даже двигаться размеренно, спокойно, чтобы не расплескать эти чувства. Слова моления пришли сами собой, едва она сосредоточилась и слегка прикрыла глаза. Хотя они изливались из самой глубины души, в то же время чувствовалось их внешнее происхождение, как отзвук, как эхо иного, находящегося за пределами бренного человеческого тела.

«Вот ты и стала энэнылыном», — подумала про себя Анна Одинцова, подходя к ярангам.

Но на ее лице не было улыбки.

Вылезая из самолета, Атата зацепился ногой за край проема и чуть не вылетел головой вперед, прямо в сугроб. Он был зол и готов излить свой гнев на первого попавшегося. Однако этим первым попавшимся оказался сам председатель Чукотского окружного исполнительного комитета товарищ Отке, только что возвратившийся из Москвы.

Чуть поодаль от летного поля, пересекавшего небольшое плато, возвышалось здание местного аэропорта — деревянный одноэтажный домик с небольшой башней — контрольной вышкой. В большой комнате жарко топилась печь, благо топлива было довольно — в нескольких километрах находились угольные копи с прекрасным, высококалорийным каменным углем, который залегал не так глубоко.

В теплом помещении по случаю прибытия большого начальства уже был накрыт стол с выпивкой и обычной местной закуской — лососиными пупками, кетовым балыком, строганиной из чира и вареными оленьими языками.

Выпили по первой, и Отке спросил Атату:

— Как твои успехи на фронте коллективизации? Учти, я дал слово Центральному комитету партии и Советскому правительству, что в этом году самая дальняя окраина великого Советского Союза станет краем сплошной коллективизации.

— Мы засекли два стойбища, — доложил Атата. — Одно явно стойбище Ринто, убежавшего с полуострова. А второе — это стойбище Аренто из Канчаланской тундры. До него мы доберемся скоро. Собачьи упряжки готовы, и старик с оленями далеко не уйдет. Думаю, что к лету достанем и Ринто.

— Ринто я хорошо знаю, — сказал Отке. — Он даже мне дальним родичем приходится по материнской линии, как, впрочем, и ты, — кивнул он в сторону Димы Тымнета. — Все мы в Уэлене родственники. Однако вот так получилось, что классовая борьба разводит нас в стороны.

— Я думаю, что Ринто не классовый враг, — подал свой голос Дима Тымнет. — Я его тоже хорошо знаю и помню. Он лучший певец и танцор и на состязаниях часто побеждал даже американских эскимосов. Он старый человек, который не понимает, что такое Советская власть. Может, ему просто надо объяснить все.

Тут подал голос молчавший до этого секретарь окружкома партии Грозин. Худой, желтый, он больше курил за столом, чем ел и пил.

— Ну, а как вы, товарищ Тымнет, объясните своему родственнику, что ему надо отдать своих собственных оленей в коллективное хозяйство? Что он вам скажет, когда вы ему объявите, что он уже больше не хозяин, а такой же рядовой работник, как и его пастухи-батраки?

— Да у него и батраков нет! — сказал Отке.

— Но он кулак, собственник! — возразил Грозин. — У меня есть данные чукотского отделения Министерства государственной безопасности.

— Да, он собственник, — согласился с ним Отке, явно смутившись замечанием Грозина. — Но, насколько и мне известно, у него нет батраков. Вместе с ним пасут стадо его два сына, да и невестки помогают. Никто ведь его не спрашивал: согласен ли он быть простым пастухом.

— Но ведь он убежал! — напомнил Грозин.

— Очень далеко убежал, — уточнил Атата. — Мы и не думали его там увидеть. Искали Аренто, а нашли Ринто.

— Значит, до окончательного раскулачивания осталось немного? — спросил Грозин.

— В этих районах, — уточнил Отке. — После Чукотского и Анадырского остаются еще Марковский, Восточнотундровский и Чаунский.