Евгений Попов - Самолёт на Кёльн. Рассказы

Корреспондент отер лоб платком и лишь тогда выдохнул:

«Нет, все-таки ради этих минут, секунд стоит жить и работать!»

«Каких таких минут-секунд?» – не понял я.

«Ради ЭТИХ секунд!» – нажал он, и я вдруг сообразил, в чем дело. Я грязно выругался, и мы принялись браниться. Таксист молчал, не вмешиваясь в нашу перепалку, и мы ехали через реку Е., и была ночь, и наплывал на нас мост через реку Е., наш старый мост со своими туманными матовыми фонарями и одинокими парочками… «Так Чапай, значит, попросил Петьку подвинуться, когда тот на рельсе сидел. А рельса-то длинная, до Владивостока – ну дают!» – вдруг расхохотался таксист.

– Так это его заметку передавали! – расхохотался я.

– Догадался, продрамшись! А то чью же еще? Мою, что ли? – буркнул А. П., неприязненно косясь в мою сторону.

– Ты что так на меня смотришь? Я тебе что, должен, что ли, что ты так на меня смотришь? – вскипел я.

– А ты думал, я тебе за бутылку пива задницу лизать стану? Накось! – с ненавистью поставил он передо мной шиш.

– Ладно, А.П.! Не надо! Чего уж там! – примирительно сказал я.

– А фули ты из себя генерала корчишь? – наступал А.П.

– Какого еще генерала? – растерялся я.

– Какого? Литературного! Думаешь, если тебя напечатали в «Октябре», так это уже все?

– Да почему же, почему я строю-то? расстроился я.

– А я знаю почему? – не знал А.П.

– Ну на, выпей мою бутылку, – сказал я.

– Вот-вот! Все подтверждается, – огорчился А.П., но бутылку все же взял.

И всходило солнце, и это было утро, раннее туманное густое утро, и оно обещало такой день, такой жаркий день, какого еще никогда не видел наш город, да и вся Сибирь не видела. Я вдруг сообразил, что эта фраза (последняя) – суть цитата из моего же рассказа «Настроения», который я написал в 1964 году и который до сих пор не могу нигде напечатать. Мне стало смешно.

– Дерьмо ты все-таки, А.П., – сказал я. – Фули ты вытыкиваешься? Фули я тебе сделал?

– Да ладно, чего уж там. Не сердись. Извини, – буркнул он. – Давай-ка лучше обнимемся, браток! Помнишь, как мы тогда с тобой в Москйе запили? Р. тогда еще шапку у тебя взял, уехал в город Рубцовск и там ее пропил на аэродроме.

– А шапка та была не моя, шапка была Лысого… Я тогда, помнишь, к тебе в общежитие пришел за этой шапкой, а ты уже в Соловьевке лежишь, под антабусом?

– …Ага! А Танька, стерва, пустила слух, что я жру в день по килограмму соленых помидоров, чтоб на меня антабус не действовал, помнишь?

– Помню…

Мы обнялись. А был между тем страшный плотныйутренний речной туман. Из речного тумана вдруг вышел босой человек, по виду грузин или армянин. Может быть, даже и еврей. Босой человек в фирменных джинсах и цветной майке «Nu pogodi». Он дико посмотрел на нас, отшатнулся и вновь исчез в густом речном тумане.

ПОРТРЕТ ТЮРЬМОРЕЗОВА Ф. Л.

Один московский гость путешествовал летом по просторам Сибири. Московского гостя все удивляло и все устраивало: взметнувшееся к небу передовое строительство, ленты рек и дорог, лица людей и их челюсти, жующие кедровую смолу. Московского гостя многое трогало: девушка, склонившая голову на плечо любимого в пропыленной армейской гимнастерке; ребята, которые нарисовали на майках портреты Пола Маккартни и «Роллинг стоунз»; светлые глаза сибирских стариков и старух. Московский человек знал жизнь.

И вот он как-то зашел на колхозный рынок одного районного сибирского городка. Москвич любил рынки, где гул и гам, где весело, где грузин, вращая глазами, подкидывает вверх арбуз, узбек призывает в свидетели аллаха, а русский мужик тихо стоит в очереди за пивом.

Путешественник приценился к фруктам и овощам. Отметил: виктория – 3 рубля 50 копеек, огурцы – 2 рубля 30 копеек, лук – 1 рубль 50 копеек. Там же на рынке он и увидел портрет Тюрьморезова Ф.Л.

Прямо там жена рынке на стенке висели под стеклом фотографии, объединенные броским лозунгом «ОНИ НАМ МЕШАЮТ ЖИТЬ».

Гость полюбопытствовал, и был за это вполне вознагражден лицезрением серии гнусных харь – большей частию опухших, мутноглазых. Но среди них явно выделялся Тюрьморезов Ф.Л.

Тюрьморезов Ф.Л. выделялся среди них необычно ясным взором и бодрой осанкой. Потому что все остальные обитатели фотовитрины стояли согнувшись крючком, стояли, умоляюще протянув руки к фотообъективу.

А Тюрьморезов Ф.Л. взирал на мир довольно дерзко, имел свежую курчавую бороду, мощный торс его был одет в тельняшку, а поверх тельняшки носил Тюрьморезов Ф.Л. пиджак. Вот так!

И текст был под Тюрьморезовым Ф.Л., который объяснял все его положение: