Евгений Попов: Самолёт на Кёльн. Рассказы

Рассказы

Евг. Попов. “Самолёт на Кёльн”: Рассказы. Москва, изд-во “Орбита”, 1991.

В новом сборнике рассказов писатель Евгений Попов верен своему творческому кредо, несмотря на перипетии нашей жизни, человек остается самим собой. Рассказывает об этом писатель остроумно, смешно и иронично.

СОДЕРЖАНИЕ

В ГОРОДЕ К.

Польза и вред радио

Стиляга Жуков

Славненький мирок

Стая лебедей, летевшая по направлению к Египту

Влечение к родным деревьям

Самолет на Кёльн

Чиновник

Два сушеных пальца из пяти бывших

Горячее сердце

Джоуль да Ленц

Белый теплоход

Миссия общения

Снегурочка

Дефицит

Звуки музыки

Каленым железом

Высшая мудрость

Глаз божий

Восхождение

В тумане

Портрет Тюрьморезова Ф.Л.

ЗАЗВЕНЕЛО И ЛОПНУЛО

Холода

Вне культуры

Из английских собак

Единственный инструмент

Главный герой

Новые отношения

Зазвенело и лопнуло

Самолет Илюшина

Дебют! Дебют!

Про «это»

Хоккей

Сын кибернетики

Водоем

Темный лес

Москва

Как я опустился

Лав стори

Шел дождь и два китайца

Описание динамики процесса

СОВОКУПНОСТЬ ВСЕХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

Укокошенный Киш

Обман чувств

Торчок

Под млечным путем, посреди планеты

Похабов и Луиза

Нечистая волна

Летун

Воля коллектива

Алгебра

Иностранец

Пауков

И, стоя в очереди

Совокупность всех обстоятельств

Шуцин-Пуцин

Поезд из Казани

Во зле и печали

Моя активность

Концентрация

Справедливость

Порыв души

Старая идеалистическая сказка

Благородный поступок на общественном транспорте

Хорошая дубина

Примечания

ПОЛЬЗА И ВРЕД РАДИО

А деда Проня как-то приехал в тележке, на кобыле собственной в город К. рано утром, летом, когда молочная застойная тишина на улицах и ставни заперты, а изнутри гайки на болты ставенные накручены: в опасении бандитов, людишек лихих.

Эти болты зимой промерзают насквозь, и на гайке снежные перышки, и не страшно думать, когда печку натопишь до гуда реактивного, что за окном, за ставнями этими, синяя ночь, крепостью водке равная, морозная ночь, – не страшно, потому что только болт этот, промерзший, настывший, и соединяет тебя с миром.

Ну, деда Проня лошаденку привязал к заплоту, а сам присел рядом по нужде, зная, что в такую рань некому его, старика, за поведение непотребное ругать-хаять

И вдруг слышит он клекот ужасный, будто вороны на свалке за мясокомбинатом падло клюют. Их там, монахов птичьих, видимо-невидимо, а обитель ихняя – ручейки желтой крови да внутренности сгнившие, в которых живут белые черви, – лучшая наживка на хариуса.

Дед, когда клекот-шум услыхал, то понял, что это радио, про которое уже полгода твердили в деревне, что вот есть в городе такое «радио» и в него все слышно.

И застегнул деда Проня штаны и ладонь к уху чашечкой подставил, чтоб лучше было слышно.

Но не мог он разобрать среди этого клекота ни одного слова человеческого и шустро полез на забор, чтобы понять все, что в радио слышно.

И ставни уже заскрипели, двери захлопали, народ вышел строить социализм, потому что было время первых пятилеток и индустрия огненным крылом махнула по России.

А дед был в сапогах хромовых. Сапоги гармошкой, штаны с напуском, косоворотка тонким кожаным ремешком подпоясанная, а поверх всего плюшевый длинный пиджак и самое главное – цепь золотая через пузо, а на цепи здоровенные часы-луковица, просто загляденье часы были.

И слушал дед радио, рот разиня, а солнце все жарче припекало, но он не вытирал пот, который пропитал усы его, бороду, глаза залил. Понимал дед все, что говорила черная тарелка, а что она говорила – этого дед не знал.

А площадь наполнилась народом, и народ спешил и толкал худую лошаденку, которая виновато хватала вислыми губами чахлые травинки, что пробивались сквозь булыги мостовой.

И был среди прочего народа мазурик в мятой большой кепке, босиком, в майке, из-под которой выпирали острые лопатки; он приподнялся к деду и стибрил у него часы-луковицу и цепь тоже. После этого он скрылся в толпе, завернул в переулок и, хоть никто не гнался за ним, чесанул со всей силы, лупя босыми пятками по пыли, и перевел дух только в ресторане «Дыра», где спросил пива с водкой, закусил соленой рыбкой и, растрогавшись, запел: «Из-под гор-горы едут мазуры».