Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

Дебора поняла, что спичка поднесена к сухой растопке.

— Какой прок от вашей реальности, если в ней попирается справедливость, бесчестность лакируется, а страдают те, у кого есть собственные убеждения? Элен раскусила Эллиса, я тоже. Так какой прок от вашей реальности?

— Послушай, — сказала Фуриайя, — я никогда не обещала тебе сад из роз. Никогда не сулила торжества справедливости. — (Тут ей вспомнилась Тильда, которая сбежала из лечебницы в Нюрнберге, растворилась в этом городе-свастике, а потом с резким, скрипучим хохотом, больше похожим на пародию, вернулась. «Шолом алейхем, доктор, там такие психи — не чета мне!») — Я не сулила тебе ни покоя, ни счастья. Моя помощь заключается в том, чтобы раскрепостить тебя для борьбы за все эти блага. Единственная реальность, которую я могу тебе дать, — это вызов, а здоровье означает свободу принять или отвергнуть этот вызов на любом доступном тебе уровне. Я никогда не обещала тебе сада из роз. Идеальный мир — это сплошная ложь… а вдобавок — жуткая скука!

— Так вы поднимете этот вопрос на совещании… насчет Элен?

— Сказала — значит сделаю, но гарантировать ничего не могу.

Поскольку Элен оставила Дебору в одиночестве, взвалив на нее бремя свидетельницы, Дебора поневоле, неосознанно пошла к Ли Миллер, которая впала в танкутуку по причине забытых слов Сильвии. Ли не допускала, чтобы кто-то стоял у нее за спиной, и сама, в отличие от других, никогда не останавливалась, привалившись к стене, а потому безостановочно кружила, «чтобы все находились там, где следует». Не претендуя ни на единение, ни на верность, а только лишь из таинственного чувства долга Дебора теперь не отходила от нее ни на шаг, уподобившись птолемееву Солнцу, обходящему вокруг своих планет.

— Пошла вон, Блау! — И в этом тоже была дань чувству долга: заговорив с Деборой, Ли Миллер, по мнению Деборы, признавала, что они — родня, лицедейки в одном спектакле. — Пошла вон, Блау!

Скованная кандалами единения, Дебора подошла к ней позже.

— Сестра! Вышвырните отсюда эту стерву!

Прибежала дежурная сестра:

— Либо выйди из холла, Дебора, либо прекрати ходить за ней следом.

Медсестра стала третьей лицедейкой, но не танкутуку . Оковы притяжения растворились; Дебора вновь смогла отдалиться.

«При свете моего пламени , — заговорил Антеррабей, — смотри, Легкокрылая, до чего же старательно, до чего же старательно тебя оттесняют от мелких опасностей: от булавок и спичек, от ремней и шнурков, от грязных взглядов. Станет ли Эллис избивать нагую свидетельницу в запертом изоляторе?»

Дебора сползла по стене на привычный квадрат пола, рядом с другими статуями, чтобы рассмотреть мысленные картины, простые, очевидные, страшные.

Вечером новая пациентка, Люсия, которая завоевала определенный авторитет своим буйством и девятилетним пребыванием в одной из наиболее суровых лечебниц во всей стране, неожиданно заговорила со стайкой мерзлячек, жавшихся к закрытой щитками батарее:

— Тут у вас все не по-людски. Уж в каких я только дурках не сидела, на всяких отделениях. Да и братец мой тож самое. Но тут… запуганных полно, придурочных полно, на пол сикают, вопят, а все из-за одного-единственного, вот такусенького «авось»…

И припустила по коридору длинными страусиными шагами, в голос хохоча, чтобы перечеркнуть неохватную, устрашающую силу своих слов, но они уже слетели у нее с языка и, подобно животному зловонию коридоров и палат, повисли в воздухе. Здесь все боялись надежды, вот такусенького «чем черт не шутит», но для Деборы, как раз оказавшейся поблизости, это заявление приобрело особый смысл, а потому она заглянула в оба мира сразу и увидела неизбежное: надвигающуюся тучу, из которой сыплются черви, а также свод правил, гонимый, словно клочок бумаги, черным ветром.

— А что нам до этого «авось»; пусть о нем у начальства голова болит.

Эстер и Джейкоб сидели бок о бок во врачебном кабинете и, как понимала доктор Фрид, ждали поддержки и успокоения. В ее планы входило сказать им без обиняков, что она не Господь Бог. Никаких гарантий дать она не может и не собирается осуждать никакое их действие, равно как и бездействие в отношении дочери, которое, собственно, и привело ее, как врача, на нынешнее поле боя.

— Разве предосудительно желать, чтобы твои дети были такими, как у всех? — спросил Джейкоб. — Я… я понять хочу: существует ли действенное лечение или же ей суждено оставаться здесь, где ее будут приводить в чувство и утешать… до скончания века? — Он и сам почувствовал холодность этой тирады. — Дело не в дефиците любви, будь то к больным или к здоровым. Просто мы должны знать, на что нам рассчитывать, на что надеяться. Вы можете сказать, на что мы можем надеяться?