Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

Свет начал меркнуть. Следующая реплика донеслась уже из Ира.

— Что ж… — откуда-то издалека, из-за преграды, — вы своего добились. Я заплакала. Я и в самом деле простила мать с отцом. Теперь, думаю, мне пора домой.

— Ты не настолько глупа, да и я тоже, — серьезно возразила Фуриайя, стараясь докричаться до Деборы через растущую пропасть. — Есть много других секретов, которые еще ждут своего часа, и ты это знаешь. Сейчас ты рубишь сук, на котором сидишь, — все тайны и тайные силы, а другие спасительные ветви еще не выросли. Это самый сложный период, еще тяжелее, чем расстройство, с которым ты сюда поступила. Оно хотя бы несло для тебя смысл, пусть временами невыносимый. Положись на меня и верь моему слову: новая ветвь, когда вырастет, будет куда более плодоносной.

Они поговорили еще немного; Фуриайя успела вытянуть из нее множество новых мелких свидетельств, накопленных за всю жизнь. Дебора обессилела, но в ней еще сидела непокорность, позволявшая даже в пору нахождения в Ире уступать Фуриайе, принимать ее сторону и сторону ее вселенной, хотя не за горами было последнее столкновение, грозившее вечным безумием.

— Это еще не все… далеко не все, — сказала Фуриайя. — Мы пойдем дальше, чтобы увидеть все до конца. Впоследствии решать будешь только ты: если в самом деле этого захочешь, сможешь выбрать для себя Ир. Выбор — вот все, что я хочу тебе дать, твой личный, сознательный выбор.

— А вдруг я захочу остаться безмозглой?

— Безмозглой как баран… дело твое.

— Как пушистая овечка.

— Ах да, как же, как же. Кстати, мне тут доводилось слышать выражение: «с тараканами». Почему именно с тараканами?

— Да потому, что у человека в голове завелись тараканы. Потому, что в голове у него, где должны звонить колокольчики, вечная темень и раздолье тараканам, черным, суетливым, не разбирающим дороги.

— О, надо будет запомнить! Порой американцы мастерски выражают суть психического расстройства.

— А вдруг я не захочу с ним расставаться… вдруг у меня будет потребность… впоследствии…

— Твой жизненный опыт не дает тебе представления о психическом здоровье, но сдается мне, ты не захочешь и не потребуешь, чтобы тебе вернули тараканов. Тем не менее ответ — «да». Если даже у тебя возникнет такое желание или потребность, выбор останется за тобой.

Отделение бурлило плохо скрываемой суматохой. В тесном изоляторе ждали два «ледяных мешка», в холле различались только два цвета: белый и хаки, медсестры и санитары сновали туда-обратно и тоже ждали.

— Что стряслось? — шепотом спросила Дебора у Ли — та всегда была в курсе дела и охотно делилась с другими.

— Мисс Корал возвращается, — ответила Ли, — еще до тебя здесь лежала. Слава богу. Без нее тут скука смертная.

Перед обедом тяжелый лифт с лязгом устремился вниз, и все оказавшиеся поблизости слегка вздрогнули. Через некоторое время лифт вернулся на их этаж и остановился за двойными дверями четвертого отделения. Полупрозрачный экран матового стекла заполонили белые униформы, а потом заскрежетал ключ, и в дверном проеме с помпой возник заведующий отделением. У него за спиной маячили двое санитаров, а дальше еще двое: они несли (вперед ногами) надежно связанную щуплую, седенькую старушку. Сзади толпились второстепенные участники этой процессии: служащие приемного покоя, надзорный персонал, штатные священнослужители, новички, практиканты и иже с ними.

— Это и есть мисс Корал ?

— Все сорок кило, — ответила Ли.

По мере того как процессия с неподвижным свертком двигалась мимо (как ни странно) готовых «ледяных мешков», а потом к порогу изолятора номер четыре, воздух сотрясали отточенные до совершенства, цветистые, многоэтажные ругательства.

Наступило краткое молчание; санитары с носилками стали пятиться назад. Дебора уже собиралась вернуться на свой наблюдательный пункт у окна спальни, когда у нее на глазах последний санитар присоединился к остальным. Его нелепое перемещение не укладывалось в голове, смешило, пугало и шло вразрез с законами Ньютона: бедняга летел. С невозмутимым видом он распростерся в воздухе, будто обязался сверять свой жизненный путь с заданной траекторией.

Но покоя не нашел, а рухнул на пол, шумно и неуклюже; его спутники остановились и резко развернулись. У Деборы вырвался тяжелый вздох разочарования. В конечном счете оказалось, что это простой смертный.

Ни в полете, ни в падении этот человек не пострадал и чудом не был затоптан гурьбой медиков, которые бросились усмирять источник его движущей силы. Пациенты ринулись следом, чтобы поглазеть и позабавиться. Перед открытой дверью стояла мисс Корал. Все ее тщедушное существо было наэлектризовано. Эти волосы сожжены добела , тихо выговорила Дебора по-ирски. Трое мужчин, которые надумали сдвинуть с места мисс Корал, выглядели довольно жалко, когда приняли на себя резкие выпады ее жилистого тела; она буквально разбросала добровольцев по сторонам, уставившись в пространство пустым, ничего не выражающим взглядом. Когда в потасовку ввязались другие, мисс Корал и вовсе осталась не у дел, потому что у ее ног образовалась свалка. Элен, гроза всего отделения, почувствовала неминуемый удар по своему королевскому статусу: она бросилась в безлюдный холл, к оставшемуся без присмотра сестринскому посту, вырвала из петель шпингалеты, собственной массой вынесла дверь, швырнула ее в холл и ринулась обратно, вооружаясь тем, что попадалось под руку. Сильвия, которая неумело высеченным барельефом вжималась в стену, не выдержала напряжения, взорвалась и бросилась на Элен прямо по щепкам, подносам, лекарствам, ложкам и полотенцам. Кто-то нажал тревожную кнопку; на вызов примчались еще двенадцать человек, чтобы подавить бунт и упаковать Элен и Сильвию в «ледяные мешки». А мисс Корал, похоже, осталась без внимания: за ней просто затворили дверь — и дело с концом.