Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

В глубинах ее сознания нарастал ропот.

«Ты… — ревел Синклит, — никогда ничего не создашь! Так что валяйся себе на лугу… ничего! Хоть учись, хоть работай… ничего!»

Эти крики гнали ее по шоссе и по городским улицам; глядя перед собой невидящими глазами, она слушала Ир. Мимо церкви, где она пела по средам и субботам, плыл передразниваемый богами срывающийся голос ее отца. Над знакомыми улицами Синклит улюлюканьем провожал улыбку Квентина и движения позолоченных солнцем мальчишек-футболистов. В начале же создания Бог мужчину и женщину сотворил их [16] Марк 10: 6. . До клиники уже было рукой подать: она видела фары двух автомобилей, свернувших на территорию. Дебора шагала в силу привычки, как робот. Жерло замерло в ожидании. Уже скоро. Ей стало страшно. Зрение вот-вот откажет. Голос… ни звука. По ступеням, ко входу. Теперь отворить. Ну пожалуйста, кто-нибудь!

Изнутри:

— Здравствуйте, мисс Блау.

А потом:

— Как вы себя чувствуете, мисс Блау?

Оставалось только одно: дать знак. Поверх воплей кого-то из богов она все же различала другой звук — тройной сигнал зуммера: тревога. Жерло.

Она снова вернулась к неизбывным истокам; от ужаса у нее замирало сердце. Поскольку она все еще оставалась в живых, поскольку сносила дерзкое биение мышцы у себя в груди, Дебора принялась рвать на себе путы в надежде лишиться последних сил и умереть. Наступило изнеможение, но смерть упиралась и противилась. Через некоторое время опять появился Добжански. На сей раз он приложил все старания к тому, чтобы лицо его выражало только больничное равнодушие и ничего более. Специальная литература одержала верх.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Ее охватила сильнейшая усталость.

— Вроде бы да.

— Нам пришлось позвонить вашей квартирной хозяйке — предупредить, что вы находитесь в клинике и сегодня ночевать не придете. Памятуя, что вам завтра на уроки, она принесла сюда учебники и смену одежды. Беспокоилась о вас.

— Добрая душа, — искренне сказала Дебора, но предпочла бы не обременять себя грузом чужих достоинств, которые почему-то оборачивались против нее.

Она поздравила Квентина с «тайным» бракосочетанием и отметила, как тот пытается скрыть изумление.

Когда Квентин с миниатюрной Клири объявили, что Дебора может идти, она запахнула убогий больничный халат и медленно двинулась к выходу. На обращенных к ней лицах читалась, как всегда, либо пустота, либо враждебность; первый шок от возвращения всегда бывал жестоким. Вечерело; остаток вчерашнего дня и сегодняшнее утро были потрачены впустую. Больным только что начали раздавать подносы. Забившись в угол, Мэри, пациентка доктора Доубен, бормотала над своей порцией какие-то заклинания. Мисс Корал, скорее всего, опять угодила в изолятор; Элен не показывалась, пряча от посторонних глаз обиду, зависть и… дружбу. У Деборы сжалось сердце; опустившись на пол, она принялась разглядывать еду.

Тепловатое месиво на тарелке вызвало у нее только вздох. Ни с того ни с сего Мэри, пациентка доктора Доубен, вскочила и с размаху, мощно, прицельно запустила чашку кофе вместе с блюдцем Деборе в голову. Дебора обернулась, но Мэри и в ус не дула, будто ничего не произошло. Подскочил санитар и, не разобравшись, отчитал обеих, притом что находился рядом, но не уследил и явно чувствовал за собой вину. Дебора ощупала мокрую голову и вспомнила, как средневековую историю, похожий жест, свой собственный, давний — когда Элен швырнула в нее подносом.

Она еще раз обвела взглядом окружающие лица. В ее присутствии все начинали бороться против «быть может». Тут до нее дошло, что она превратилась в новую Дорис Риверу — живой символ надежды, провала и общего ужаса от собственной и ее жизнестойкости, сносящей удар за ударом, но по секретному звонку вновь и вновь требующей большего. Дебора знала, почему никогда не сможет объяснить этим людям, которым так не хватало этого понимания, природу их неудач и почему не сумеет оправдаться за свою непроницаемую внешность и способность начинать сначала… вновь и вновь. В чем-то реальность была столь же личной зоной, как Ир. Как было объяснить смысловое измерение этим людям, чье выживание зависело от его сокращения или устранения? Чашка с блюдцем, отскочившая от ее головы, неприкрытый страх и гнев Мэри разъяснили Деборе, почему эти душевные страдания обострились после того, как она повесила телефонную трубку, сообщив родным триумфальную весть. Наконец-то Ир поставил ее перед выбором. Выбор приобрел четкие очертания, когда мир принял ее в свои пределы как личность с настоящим и, возможно, даже с будущим, как материалистку-ньютонианку, сведущую в вопросах причины и следствия. Приближение выбора оказалось мучительным и яростным, еще не отделимым от боязни Жерла, а все потому, что у нее не было еще опыта в разграничении проблем и симптомов, отчего душевный недуг, служивший также единственным источником защитных сил, определил ее в надежное место, где можно без опаски делать выбор. Настало время определяться по-настоящему.