Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

Дебора увидела, что Антеррабей в своей освещаемой искрами тьме стал падать все быстрее, а слезы белоснежного Идата сделались алмазами, осколками огня; Лактамеон, подобно Эдипу, лил кровавые слезы. Вид крови напомнил ей одну историю, и она рассеянно заговорила:

— Когда-то случалось мне заходить к одной госпоже, так у нее на кухне из всех кранов лилась кровь. Бывало, кровь свертывалась прямо на улицах, и в этих сгустках копошились люди-жуки. По крайней мере, теперь я от этого избавлена.

— Ах, Дебора! Здоровье — это не просто отсутствие болезни. Мы с тобой так тяжко трудились не только ради того, чтобы ты стала не-больной!

Не говоря ни слова вслух, доктор Фрид с щемящим чувством снова вспомнила слепую пациентку, до которой она пыталась донести краски света. Сумеет ли Дебора понять, чего стоят реальность и непосредственный опыт?

— Если я нарисую портрет Лактамеона в обличье ястреба или всадника, вы сочтете, что я вернулась в свое помешательство или «поделилась»?

— Сначала надо посмотреть, — ответила Фуриайя.

— Тогда ладно, — сказала Дебора, — возможно, настало время приоткрыть Ир.

Экзаменационные испытания на эквивалент аттестата о среднем образовании состоятся 10 мая в здании окружного суда.

Лица, зарегистрированные для сдачи экзамена, обязаны заполнить и отправить по почте прилагаемые бланки, а затем лично явиться в здание окружного суда во вторник, 10 мая, в 09:00. Нарушение данных требований лишает зарегистрированное лицо всех прав на участие в экзаменационных испытаниях.

Это извещение Дебора положила на один край стола, а на другой — эскизы к портрету Антеррабея. Конверт она распечатала сразу и удивилась, как быстро пролетело время. Тут же заполнив приложенные бланки, она дважды удостоверилась в правильности адреса и побежала на почту, чтобы письмо случайно не затерялось. Когда конверт исчез в прорези почтового ящика, Дебору захлестнула первая волна страха.

Теперь она сидела за столом и пыталась обратить это в шутку, зная, как истово и взволнованно работает часть ее рассудка. Если честно, ею владели не страхи, а надежды. Поздно было делать вид, будто она не сумеет влиться в этот мир.

Две недели, оставшиеся до экзаменов, Дебора обмирала в ожидании, но в назначенный день привела себя в чувство и вошла в душный, обшитый деревом зал. Вместе с ней там оказались и другие желающие единым махом сдать все испытания за курс средней школы: кучка поденных рабочих с мозолистыми рукам потела и пыхтела над билетами, как над гранитными глыбами. Эти люди, даром что не арестанты и не душевнобольные, почему-то выбились из мирского ритма и теперь вместе с ней по необходимости наверстывали упущенное. С нею была мудрость Макферсона: у тебя нет монополии на страдание. Когда время истекло, Дебора вместе с остальными сдала исписанные листы и вышла из помещения, не в силах оценить сделанное.

В школе удалось договориться о продолжении индивидуальных занятий до получения результатов экзамена, — во-первых, чтобы она не маялась от волнений и безделья, а во-вторых, чтобы подстраховаться: в случае неудачи ей полагалась переэкзаменовка. Вскоре должна была решиться ее судьба, а пока впереди ожидали беспечные деньки. Дебора продолжала заниматься, но без фанатизма; наблюдала, как зацветают плодовые деревья перед методистской церковью, разглядывала изменчивое небо; прикипала душой к тополям; ходила в кино на каждый новый фильм, благодаря чему познакомилась с «Тарзаном» примерно как с «Гамлетом» — короче говоря, предавалась редкостному ленивому счастью. По собственному выражению, она вернулась в детство.

В конце месяца представители экзаменационной комиссии штата пробудили Дебору от весенних грез, чтобы в ее присутствии вскрыть конверт. Экзамены она сдала успешно… достаточно успешно, чтобы получить свидетельство о среднем образовании — эквивалент аттестата зрелости, выдаваемого обычными школами, а полученные баллы гарантировали ей зачисление в колледж. Не скрывая своего ликования, она позвонила домой, чтобы сообщить родителям эту весть и дать им повод для гордости, пусть с оговорками и с запозданием.

— Чудесно! Это же чудесно! То ли еще будет, когда я всех родных обзвоню! Это же наша общая гордость! — повторяла ей Эстер.

Джейкоб, в противоположность жене, почти застыл.