Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

«Далеко не звездный дождь, — сухо откликнулся Идат. — Далеко не серебристая танагра». (Это была ирская метафора лести — с намеком на мишурный блеск.)

Внезапно Избранные, один за другим, начали появляться в Междуземье. Один принес с собой рожок, другой — скрипку, третий — барабан, четвертый — бубен.

«Мы будем играть на балу» , — сообщили они Деборе.

«На каком балу?»

«На главном балу сезона».

«Кто туда приглашен?»

«В частности, ты».

«И где он состоится?»

«В „Пяти континентах“».

«Больна ты или здорова, — сказал учитель английского, — больна или здорова — ты будешь танцевать, поняла?» Учителя вместе с Избранными стали фиксировать на листке бумаги ирские слова со значением расставания. На ирском и на английском они переписывали старое-престарое изречение: «Ты не из их числа».

«Вот где она теперь, — сказал математик, — вся твоя прошлая реальность» .

Они разорвали бумагу на клочки, чтобы пустить по ветру.

В тот вечер на репетиции церковного хора Дебора пригласила на стаканчик содовой одну из хористок, с которой делила книгу псалмов. Девушка побледнела и начала так сильно заикаться, что Дебора побоялась обвинений в какой-нибудь непристойности. Под гимн «Вперед, Христово воинство» у нее перед мысленным взором промелькнуло устрашающее видение из прошлого: как Христово воинство надвигается на маленькую девочку. Скользнув обратно в невидимость, она допела про Сострадание.

— Назад в отрочество? — спросила Фуриайя. — Пора бы повзрослеть. Неужели ты по-прежнему считаешь себя ядовитой?

— Нет, просто мне трудно единым махом избавиться от груза прошлого. Когда-то я осторожничала из-за своего нганона и завидовала чистоте других. Трудно изменить свой образ мыслей в отношении всего сразу.

— Но у тебя есть подруги… — У Фуриайи это прозвучало скорее как вопрос.

— В этом городе меня никто в упор не видит, хотя я вместе с другими пою в хоре и занимаюсь в кружке. Меня и впредь не будут замечать.

— Ты уверена, что причина — не в твоем отношении?

— Уж поверьте, — негромко сказала Дебора. — Все так и есть. Бывают какие-то проблески, но очень робкие, если не считать одной-двух подруг из клиники.

— А тот маленький проблеск?

— Ну, моя квартирная хозяйка сидит с ребенком своей дочери. Внучке всего два месяца, и как-то раз хозяйке понадобилось отлучиться. Приходит она ко мне в комнату и говорит: «Дебора, не посидишь ли ты с малышкой до моего возвращения?» Потом ушла — вот и все. А я сидела у колыбельки полтора часа и молилась, чтобы девочка изображала саму себя — вдох-выдох — и не умерла в мое дежурство.

— С какой стати ей умирать?

— Если бы я и в самом деле была одной лишь Видимостью, только живой на одну восьмую дюйма вглубь, живой, возможно, на глубину ожога, не более…

— Скажи мне, ты любишь своих родителей?

— Конечно люблю.

— А сестру, которую не отправила на тот свет?

— Ее тоже люблю и всегда любила.

— А свою подругу Карлу?

— И ее люблю. — У Деборы потекли слезы. — Я и вас люблю, но не забыла вашу власть, старая вы чистильщица мозгов!

— И как тебе живется без слежавшегося, зловонного мусора?

Дебора почувствовала, как зароптал Антеррабей. Неужели его, Лактамеона, Идата и все бесчисленные красоты Ира нужно выбросить на свалку, вкупе с Жерлом, с Возмездием, с Избранными, Цензором и всеми язвами былой реальности?

— Значит, от прошлого надо избавиться полностью? Сгрести в одну кучу — и на свалку ?

— Сейчас не время для честного торга — разве ты сама этого не видишь? — ответила Фуриайя. — Первое, что нужно сделать, — это принять земной мир, принять его на веру, безоглядно… хотя бы полагаясь на мое слово. А уж потом, когда сама выстроишь такую преданность, можно будет поразмыслить, честная это сделка или нет.

— А как насчет того, что блестит? Мне нельзя больше вспоминать ни Лактамеона, такого черного на вороном коне, ни Антеррабея, ни Идата, который теперь сроднился с прекрасным женским обликом? Мне даже вспоминать их запрещено, равно как и слова из ирского языка, которые точнее английских описывают некоторые понятия?

— Мир велик, в нем есть немалый простор для мудрости. Почему ты, кстати, никогда не рисовала Антеррабея и остальных?

— Ну как… Я держала их в тайне… вам же известны запреты на смешение миров.

— Вероятно, пришло время открыть миру то доброе, красивое и мудрое, чем богат Ир. Поделившись, мы укрепляем преданность.