Андрей Анисимов - Мастер и Афродита

Когда, погладив ей волосы на прощанье, незнакомец встал, надел маску и, как сказочный витязь, ушел под воду, она махнула ему рукой. Махнула непроизвольно.

Ни одного слова не было сказано между ними. Она лежала на песке, приподнявшись на локте, и глядела в сторону, где он исчез под водой. Без очков она видела плохо и, конечно, не заметила, как ее подводник, выйдя на берег соседнего острова, поднял на руки белобрысых пацанят, и, конечно, не могла услышать, как на вопрос жены: «Почему так долго, мы уж заволновались, не утоп ли?» – ответил: «А чего со мной будет?»

Морячок спустился со шваброй в салон и с удивлением обнаружил тихую улыбчивую девицу в очках-линзах. Терентьева извинилась и пошла к метро.

Через два месяца ее начало тошнить. Пришлось признаться Шукаловой. Бесцветные глаза старухи сузились, она схватила сумку, что оказалась рядом, и сильно ударила Зинаиду Сергеевну по лицу, потом завыла, как раненая волчица, и, наскочив, била уже руками. Зинаида Сергеевна сперва закрывалась, а затем, почувствовав в себе жуткую злобу и ярость, сама набросилась на свою покровительницу. Три дня они не разговаривали. На третий, когда Терентьева улеглась в кабинете на диван и притворилась спящей, Шукалова подошла, опустилась на колени и, приоткрыв ночную рубашку, стала вылизывать ей живот и грудь.

Через месяц старуха умерла. Зинаида Сергеевна давно была прописана в качестве племянницы, поэтому квартира в доме у Большого театра, как и вещи, что в ней были, остались Терентьевой. Шукалова завещала своей любимице все, что имела, в том числе и кабинет идеологической начальницы.

В нем теперь и сидела Зинаида Сергеевна, ожидая звонка из Воронежа. Тогда, через девять месяцев после жаркого московского июля, она родила сына Сергея. Теперь Сережа, вылеченный после страшной болезни, отдыхал в международном болгарском лагере.

Отдыхал вместе с другими дочками и сынками номенклатуры. Престижный отдых сына родительницу тешил. Мысли о сыне отвлекли от ожидания, поэтому, когда телефон зашелся резким междугородным звонком, Терентьева вздрогнула.

Звонил Михеев из Воронежского обкома. Голос начальника отдела идеологии звучал натянуто и раздраженно:

– Вы меня, товарищ Терентьева, чуть в историю не впутали…

– Какое вынесено решение? – перебила Зинаида Сергеевна.

– Фреска Константина Ивановича Темлюкова признана ценным культурным вкладом, – донеслось из трубки.

– Вы что, не поняли?! Это безыдейная мазня! – почти крикнула Зинаида Сергеевна, совсем забыв, что сама фреску не видела и сейчас же может быть в этом уличена.

– Я не профессионал. А вот у наших художников мнение другое.

– Чье мнение? Прошу по фамилиям. – Зинаида Сергеевна приготовила листок.

– Первым высокую оценку дал председатель областного отделения Федор Краснухин. Он, правда, не хотел выступать первым, но все же вышел и понес такие дифирамбы Темлюкову, что я рот разинул.

– Неужели вы не смогли подобрать в совет хоть одного надежного и идейно верного товарища? – не унималась Терентьева.

– Был такой. Живописец Косяков. Он пытался высказать отрицательное мнение, но говорить ему не дали.

– А вы? Человек, отвечающий за нравственную чистоту советского искусства, почему молчали? – крикнула Зинаида Сергеевна, покрываясь красноватыми пятнами.

– Хорошо, что молчал. Раньше меня слово взял Станислав Андреевич Прыгалин из ЦК. Вы меня не предупредили, что приедет такой высокий человек!

– Как Прыгалин оказался в Воскресенском? – побледнела Зинаида Сергеевна.

– Это я у вас, товарищ Терентьева, должен спросить. Прыгалин не только поддержал мнение Краснухина, но и посоветовал мне проводить возле фрески областные семинары работников культуры, чтобы, глядя на композицию Темлюкова, они духовно росли…

– Спасибо, товарищ Михеев, я все поняла, – упавшим голосом сообщила Зинаида Сергеевна.

Закончив разговор, Зинаида Сергеевна продолжала сидеть с трубкой в руках и, не замечая коротких монотонных гудков, смотрела в одну точку. "Почему Прыгалин? Откуда Прыгалин? Как Прыгалин?..

Клыков! Конечно Клыков! Она, старая дура, не учла противника… Она думала только о Темлюкове и вовсе выпустила из головы этого старого лиса. Ну и поделом…" Зинаида Сергеевна выдвинула верхний ящик, достала ручку и на календаре под завтрашним числом написала: «Вычеркнуть художника Краснухина из состава делегации Варшавской выставки». После чего надела габардиновый плащ и, выключив свет, вышла из кабинета.