На скамейке под рябиной тосковал Гриша и чадил «Приму». Завидев дочь, состряпал жалобное выражение:
– Хоть бы ради отъезда поднесла.
– Подожди. Хозяин мой из конторы явится, тогда получишь.
– А когда он заявится? – продолжал ныть Гриша.
– На то и хозяин. Когда захочет, тогда и придет.
Ты, чем зря бездельничать, взял бы топор да словил куру…
Гришка нехотя поднялся и направился в сарай.
Там послышалось громкое кудахтанье, затем пяток несушек, хлопая крыльями и поднимая пыль, выскочили из приоткрытых ворот. За ними появился Гришка. В его кулаке, роняя с шейного обрубка кровавые пенные капли, покачивалась пестрая куриная тушка.
– Ларис! Ты где? Куру ощипи, – крикнула Шура, хрустя зеленым яблоком.
Лариса вынесла из сарая худой тазик, осторожно, чтобы не запачкаться кровью, положила в него еще теплое куриное тельце и уселась щипать. Но не успела. За калиткой загудела машина, и Темлюков с Васькой Большаковым внесли во двор корзину и несколько картонных коробов.
После чего Вася вернулся к матине и, сильно косолапя, осторожно вынес ящик водки. Гришка, заметив спиртное, оживился и побежал помогать. Из Васькиного «газона» во двор перекочевал кованый темлюковский сундук и его же тощий рюкзачок.
– Чегой-то вы приволокли? – подбоченясь и глядя на короба, водку и корзину, тоном недовольной хозяйки поинтересовалась Шура.
– Для прощанья закупил. Надо же твой отъезд из деревни отметить, – улыбнулся Константин Иванович. – С гонорара… Можешь соседей позвать.
– Зачем деньги тратить? – покачала головой Шура, но чмокнула Темлюкова в губы.
– Вроде все… Поеду, – оглядев внутренность «газона», сообщил Вася.
– Нет уж. Оставайся. Ты у меня по морде получил, кто старое помянет… Сегодня гостем будешь, – Шура в упор посмотрела на Васю.
За рулем, – буркнул тот и отвел глаза.
Ничего, место найдем – уложим.
Жена вломит. Не предупредил.
А ты вези жену к нам, – предложил Темлюков.
Тяни свою бухгалтершу, – подхватила Шура.
Угу, – согласился Вася и, уже залезая в кабину, добавил:
– Все равно вас на зорьке к поезду везти.
Сам велел…
Из подручного материала во дворе скоро вырос огромный стол, и, как в сказке, скатерть-самобранка заполнила его вином и закусками. Шура пошла по деревне звать людей. Понемногу народ начал подтягиваться. Сперва неловко переминаясь у калитки, матюхинцы смелели и приближались к столу.
Еще солнце не успело закатить свой шар за поросший лесом матюхинский бугор, а во дворе Шуркиного дома полным ходом шла гульба. Степан, что жил через дом от Шуры, в молодости гармонист и гуляка, заявился с трехрядкой. Заведенная гармошкой тетка Глафира тонким голосом затянула частушку. Пропев куплет и не удержав порыва, вышла в круг. За ней молодухи, Наташка и Зойка. Толик, единственный парень на всю деревню, привыкший дергаться на теперешних танцульках, под гармошку плясать не умел и неуклюже переминался и притаптывал между девками и бабами.
Шура увлекла Темлюкова, и он, на удивление компании, отплясал лихо и со знанием дела. Васька привез супружницу. Бухгалтерша поначалу поджала губки и держалась в стороне. Но, выпив стаканчик, сбросила туфельки на каблуках и, выхватив платочек, утицей поплыла по кругу. После танцев снова вернулись к столу. Глафира предложила выпить за отца Шуры. Стали высматривать Гришку, но тот давно упился и похрапывал в сарайчике.
Откушав и выпив, народ запел. Темлюков сидел рядом с Шурой и, наблюдая за гулянкой, думал, как бы хорошо взять кисти и запечатлеть прощальную деревенскую Шуркину ночь. Но, понимая, что тоску этих песен, переливы трехрядки кисть не возьмет, пожалел о том, что его живописное искусство имеет свои границы.
Шура же, наблюдая за соседями, думала совсем о другом: «Ну и рожи! И я прожила с ними всю молодость! А жрут сколько! Нам бы этой жратвы на месяц хватило. Больно щедрый мой художничек. Придется брать хозяйство в свои руки…»
Спать так и не ложились, только Ваську Большакова пристроили в горнице, чтобы водитель успел немного отдохнуть – ему спозаранку за руль.
С рассветом притомленные гости потихоньку разбрелись по домам. Степан еще проводил молодух по деревне, но скоро и его трехрядка смолкла. На смену гармошке утреннюю перекличку начали матюхинские петухи. Шура растолкала Ваську, уложив на его место бухгалтершу. Большаков протер глаза, умылся и пошел греть движок своего «газона». В машину погрузили сундук живописца, его невзрачный рюкзачок и маленький Шуркин чемоданчик. Провожать Шуру на станцию поехала одна Лариса. Упившегося Гришку привести в чувство никто и не пытался. Ему еще неделю предстояло «болеть», опохмеляться и снова «болеть». И только в конце недели Гришка мог войти в ту тягостную норму своего трезвого бытия, что наблюдалась у него вчера днем.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу