Михаил Попов: “Катти Сарк”, несущая ветер

...Очнулся Сергей под утро. Начинало светать. Ламка лежала на боку спиной к нему, но он догадался, что она не спит.

- Я люблю тебя, - одними губами вышептал он в её маковку, возможно, даже не произнёс, а только подумал. Но Ламка услышала. Она порывисто обернулась и обняла его:

- Я тоже люблю тебя. - Глаза у Ламки были переполнены и вот-вот могли про­литься. - Серёжа, милый, давай уедем...

Со сна он ничего не понял. К тому же сейчас его занимала чистота дыхания, и он искусно уворачивался, пряча лицо у Ламки на груди.

- Конечно, поедем... После обеда...

- Я не о том, - Ламка стремительно поднялась на колени. - Совсем уедем... Бери сына, я - дочку, и уедем. Куда хочешь. - Она молитвенно сжала кулачки. - Хоть в Сибирь...

Сергей был так огорошен, что не мог ничего сообразить. Но Ламка расценила его молчание по-своему:

- Твоя отдаст... Я знаю...

- Ты встречалась с нею? - он чуть напружинился.

- Я видела... - Ламка помешкала, - её глаза.

Она возвышалась над ним во всей своей красе. Ему бы любоваться этой уди­вительной женщиной, оглядывая её всю от маковки до пят, но он впервые видел её такой смятенной и не знал, как себя держать. Прямо в глаза он смотреть был не в силах, и чтобы уж совсем не отводить взгляда, прятал его в созвездие родинок, которые обнажила соскользнувшая с плеча бретелька.

- Рожу ещё... Если захочешь, - выдохнула Ламка. Взгляд Сергея метнулся к потолку.

- Ты хочешь сказать: а он? - опять по-своему истолковала Ламка. - Он смол­чит. Закон, во всяком случае, не переступит... Но только надо уехать...

- Почему? - вырвалось у Сергея.

- Ну как же! - мучительно улыбнулась она. - Здесь?.. При них?.. - Это про­звучало так, словно тени его жены и её мужа находились сейчас здесь, в этой комнате. Сергей даже дыхание притаил.

Что сказать, как ответить - чтобы и не обидеть, и не давать скоропалительных обещаний, - Сергей не знал. Душа его ещё не созрела. Он не готов был к этому экзамену. А отвечать впопыхах не чувствовал ни желания, ни права.

- Давай подождем, - сказал он. - Скоро весна. Будет много солнышка, света, и всё прояснится... Ладно?

Откуда было Сергею знать, что к той поре отношения в семье у Ламки обо­стрились. По милости редакционной соседки - бдительной старой девы - муж прознал про тайную связь, и меж супругами состоялся очень крутой разговор. Сергей не знал этого, потому что так уж повелось у них - о семейных делах, тем более о женах-мужьях, они с Ламкой почти не говорили.

Изменилось ли что-то в их отношениях после той поездки? Сергей ничего не замечал. Ламка была такая же порывистая, такая же трепетная. Разве только не­много посуше стали её глаза, словно их тронуло первое весеннее солнышко.

- Отчего это? - спросил он.

- Весна. Авитаминоз, - как бы подтверждая его догадку, обронила она.

В начале марта Ламка снова собралась в командировку. На сей раз ей пред­стояло ехать в соседнюю область. По этой причине разлука могла затянуться. И, словно предчувствуя это, в последний вечер они долго не могли расстаться.

- Не звони, - попросила она. - Ладно? - Она остерегала его от редакционной соседки, хотя для неё, Ламки, это уже не имело никакого значения. - Я сама объ­явлюсь. Хорошо?

- Хорошо, - согласился он, совсем не желая признавать, что это хорошо.

...Сергей не звонил в редакцию две недели. Две недели он не слышал её го­лоса. Однако не потому, что держал слово, - сам очутился в командировке. При­чём где? - в самом северном районе области, на берегу океана. Он не в силах был сдержать это слово и не раз пытался дозвониться. Больше того, однажды его соединили. Слышимость оказалась отвратительная. Но дело было даже не в этом, потому что не столь важен казался смысл, сколько вообще голос. Трубку взяла не Ламка, а видимо, та неведомая ему соседка, и он отказался от разговора.

В той командировке ему ничего не оставалось делать, как изводить себя ра­ботой. Он мотался с места на место по дальним заказникам, урывками спал, чем придётся и когда придётся питался. Он так извёлся за те дни, что к концу второй недели укоротил брючный ремень аж на три дырки.

Программу командировки Сергей завершил досрочно. Однако когда собрался назад, на край обрушился циклон. Стихия перемешала небо и землю в один ме­тельный клубок. Пурга бушевала неделю. Самолеты, ясно дело, не летали. В итоге в областной центр Сергей вернулся на двадцатые сутки.

Был полдень, когда он вошёл в свой подъезд. Машинально открыл почто­вый ящик. Жена почту не забирала. Там скопились стопка газет, журнал «Охота и охотничье хозяйство», счёт за телефон и письмо. Почерк на конверте он узнал. Его бросило в жар - рука была Ламкина. Сердце встрепенулось, он никак не мог распечатать конверт и в конце концов, глянув на просвет, оторвал кромку. Внутри виднелся голубоватый листок. Он извлёк его. Это оказался больничный. Листок был заполнен непонятным медицинским почерком. А поперёк красным фломасте­ром было выведено два слова. Сергея обнесло, он едва успел ухватиться за перила. Одолев внезапный приступ, он, как пьяный, поднялся на свой этаж, открыл квар­тиру и, не раздеваясь, бросился к телефону. Ламкин номер не отвечал. Он порылся в справочнике, нашёл редакционный раздел, набрал первый же попавшийся - не то секретариата, не то бухгалтерии - и, когда услышал отзыв, почему-то предста­вился преподавателем музыкальной школы.