Михаил Попов: “Катти Сарк”, несущая ветер

Однажды Ламка сказала:

- Взрослые не помнят, что были детьми. Мне кажется, половина людей и не были детьми, сразу став взрослыми.

- И даже матери того не заметили? - чуть иронично возразил Сергей.

- Матери хотели того и торопили... Быстрее освободиться от пелёнок, ползун­ков, потом от учебников, скорее поставить на ноги... Как это у птиц?.. - Она знала, как это у птиц, но ждала, видимо, отклика.

- На крыло...

- Вот! На крыло. А крыл-то как раз и лишают, не научив летать...

- Я один из таких? - в лоб спросил Сергей. - Бескрылых?

- Ты помнишь своё детство, - ответила она. А потом, уже много позже, как бы уточнила: - Знаешь, что меня подкупило? Ты услышал что-то... Помнишь, когда сказал про море, которое тихо накатывается на песок? А потом что-то услышал и добавил: «Хотя...» Вот это «хотя» всё и решило. Понимаешь? Ты хорошо слы­шишь, а главное - слушаешь...

Сергей не возражал. Кому охота отрицать то, что поднимает тебя в собствен­ных глазах. Однако мысленно не то чтобы возражал, а как бы уточнял, делал по­правки.

Ту историю с косачом он не завершил, не досказав её ни Филе, ни Ламке. И не то чтобы утаил, замолчал - просто надобности в том не было. Она заканчивалась как заканчивалась. Ведь точка не обязательно ставится в конце. Концовку можно сделать и раньше. Это он уже усвоил, кропая свои опусы.

Когда Серёжка трясся над поверженной птицей - сначала в восторге, а потом в тихом ужасе, - раздался окрик. Над ним, пацанёнком, обессиленным и рух­нувшим на колени, возник дядька Венька, отцов компаньон и приятель. «Что ты орёшь, етитвою-мать! - свистящим шёпотом запоздало зашипел он, вращая белками. - Всю дичину распугаешь!». А потом остервенело пнул убитого косача и добавил: «Что ты сопли распустил! Какой же ты мужик после этого!»

То есть выходило так: он признавал, готов был признать в нём, мальце, мужика, а он, Серёжка, своими «мерлихлюндиями» не оправдал этих ожиданий. Потом-то, повзрослев, Пакратов разобрался в его реакции. Раздражение дядьки Веньки шло не от разочарования по поводу него, мальца, а от банальной зависти. Как же! - не он, взрослый мужик и промысловик, добыл матёрую птицу, а какой-то лопоухий пацанёнок. Но тогда, в детстве, Пакратов всё воспринимал буквально. Это «какой же ты мужик!..» до того запало ему в душу, что он места себе не находил. Именно тогда - он это теперь понимал - и окончилось детство. Всю дальнейшую жизнь Пакратов выдавливал из себя всё немужицкое, то есть сентиментальное, роман­тическое, которое, видать, досталось ему от матери. Он мечтал о странствиях, о море, о парусах, а выбрал, вопреки себе, земную «мужицкую» профессию - по­шёл в сельхозинститут и стал охотоведом. Вот и выходило, что он, хотя и слушал и слышал, сам же и перечил тому, что усваивал. А стало быть, не ему крылья под­резали, он сам их ломал, лишая себя полётности.

Такие вот мысли приходили Сергею в голову, когда он слушал Ламку. Прежде он не особенно задумывался над своей жизнью, над судьбой отца, матери. А тут вдруг стал перебирать старые фотографии, письма, перелистал пару собственных школьных тетрадок, словно пытался найти что-то. Этим неожиданным интересом к прошлому Сергей поделился с Ламкой, правда, мимоходом, между прочим, как говорят о пустяках, стесняясь придать им какое-то значение. Но Ламка не только поняла, но и успокоила его. Правда, поначалу она пошутила: дескать, эти «шаги следопыта» - ни больше ни меньше как признак пробуждения дремавшей доселе души. Потом лицо её сделалось серьезным, даже сосредоточенным. Оказалось, что у неё тоже подобное было. Она тоже до какого-то времени жила рассудком, в лучшем случае инстинктами, пока не обожглась. А обожглась, когда вышла за­муж.

Отец у Ламки был военный. Она с детства боготворила его. Это обстоятельство определило и семейный выбор. Но оказалось, что отец-военный и муж-военный - это не одно и то же.

- Нет, он хороший, - спохватившись, добавила Ламка. - Порядочный... Во вся­ком случае не солдафон... И дочку вовремя по головке погладит.

Разговоров о своих половинах они с Ламкой, по негласному уговору, избегали, и если всё же невзначай затевали, то тут же благоразумно обрывали их.

- Ты обидчивый? - спросила как-то Ламка.

- Не знаю, - ответил Сергей. - Это зависит от ситуации и того, кто...

- Например...

- Например?.. - Он вспомнил давний случай. - Сидели компанией в киношке. Смотрели английский фильм «Кромвель». Я обнаружил, что внешне мы схожи с главным героем. Я на него похож или он на меня - не суть есть. Характер дру­гой - крутой, дикий. Да и какие там в средневековье или чуть позже были нравы! Но внешне как близнецы... А особа, с которой у нас нечто намечалось, то ли не замечая того сходства, то ли, наоборот, видя, бросила про него что-то ехидное- ехидное...