Михаил Попов - “Катти Сарк”, несущая ветер

- «Бураном» и напрямки! - решил он.

- Как знаешь, - опять обронил Трофимыч и кликнул своего зама - молодого мужика Вениамина.

Напрямик у них с Вениамином, конечно, не получилось. Пришлось огибать свежие, затянувшие луговины перелески, прорубаться в иных местах через квар­тальные просеки. Однако, несмотря на препятствия, дорогу они сократили почти вдвое.

В одном месте снегоход вырулил на попутный проселок. Кое-где колея была запятнана конским навозом. Пакратов огляделся, высунувшись из-за спины води­теля. Дорога эта была ему знакома. Она соединяла два рядом стоящих села, здесь позапрошлым летом Сергей угодил на престольный праздник...

Сергей брёл по этому просёлку из села в село, вздымая дорожную пыль, пото­му что был слегка выпивши. На самом узком месте в гуще перелеска ему повстре­чалась девчонка. Крепенькая, уже созревшая, лет шестнадцати. «Куда путь дер­жишь, красавица? - заступил он дорогу, пьяновато ухмыляясь. - Не боишься одна по лесу?..» - «Нет», - тихо ответила она, зыркая глазами. Застенчивая, личиком не очень, но быстроглазая. «А ну как серый волк повстречается?..» - он произнёс это театрально-замогильным голосом, ухватил её за руку, шутя привлёк к себе, куражась, поцеловал, потом отпустил и, хохоча, но не оглядываясь, пошёл прочь.

Давнее воспоминание обожгло стыдом. Как он теперь казнился за ту выход­ку. Что стало с той девчонкой? А ну как он что-то нарушил в её судьбе? Жила себе и жила, а тут подвалил взрослый жиган и навел порчу. Мало ли как бывает. Поглядывал, допустим, на неё ровесник - хороший, смирный паренёк. А уви­дел однажды смятение в глазах подружки - и тоже оторопел. Нет, насчет своих мужских чар Сергей не обольщался. Но возраст! Это ведь такие неустойчивые годы, пятнадцать-семнадцать лет. Что стало с той девчонкой? Как повернулось? А ну как наперекосяк всё пошло? «Да преувеличиваешь ты, - пробовал он себя урезонить. - Теперь и в деревне они другие - смелые да разбитные». Урезонивал, отмахивался, словно не память, а назойливого слепня отгонял. А сердце-то ныло, обжигало...

...Обратно в райцентр Вениамин гнал «Буран» теми же путями. Они опять вылетели на тот самый просёлок. За несколько часов его замело, даже колеи за­ровняло. Но Сергей узнал это место. А узнав, опять тягуче вздохнул. Добро, если память той девчонки замело, как эту дорогу. А коли нет?

Снегоход на выбоинах и рытвинах потряхивало, ведущую лыжу при этом зано­сило, «Буран» мотало из стороны в сторону. Должно быть, и память будет теперь вот так же донимать и потряхивать.

В райцентр они вернулись уже в потёмках. Умаявшись от дорожной тряски и мельтешни, Пакратов осоловел. Трофимыч, уже не спрашивая его, едва не сил­ком потянул в баню.

Банька нависала над самой водой, так что после парилки можно было прыгать в прорубь. Но сегодня на эти молодецкие игрища у Сергея не осталось никаких сил. Он добрался до полка, задохнувшись от жара, и отдался на милость Трофи- мыча.

Трофимыч метался по бане чёртом. Это впечатление подчеркивало его об­лачение - кожаный фартук и драная кожаная ушанка. Ушанка, нахлобученная на лысину, да сивая бородища закрывали почти всё лицо. Открытыми оставались только ядрёный, с горбинкой нос и щёлки глаз. Плеснув на каменку крутого ки­пятка, сдобренного солодовым пивком, Трофимыч принялся охаживать Сергея по бокам - да как! Сначала березовым веничком, распаренным до майской духовитости, он называл его шёлковым. Потом - пихтовым, до предела размягчённым и исходящим масляным соком. А после - «для затирки» - можжевеловым. Остат­ками сознания Сергей отмечал, что охаживал его Трофимыч на сей раз круче, чем обычно, - должно быть, не мог сдержать своей обиды. Но он, грешный, не противился, принимая эту экзекуцию как искупление.

Назавтра Пакратов не чаял подняться - до того стонали все косточки, когда пластом рухнул на кровать. Ему не хотелось ни есть, ни пить, а только спать, спать и спать... Но за ночь произошло что-то удивительное. Словно неведомая пружина подняла его ни свет ни заря, и он, махнув на все дела, тотчас засобирался в дорогу.

- Куда? - оторопел Трофимыч.

- Домой, - ответил Пакратов.

Трофимыч поначалу изумился, не в силах взять в толк, что с Сергеем проис­ходит, - ведь командировка была рассчитана на неделю, - а потом и обиделся. Его горбатый нос еще больше обвис, а из густенной бороды, как сыроежки из мха, вздулись губы.

- Трофимыч! - спохватился Сергей. - Миленький! Прости меня! Надо!

- Баба, што ли? - в лоб пробурчал старый лесовик, видать, что-то различив на лице гостя.