Избранные произведения писателей Дальнего Востока

— Что же вы не кушаете? Жаль, получше-то нет ничего.

Хозяин поскреб в затылке и оттолкнул столик. Четверо малышей сорвались с места, и началась возня. Каждый тянул миску с похлебкой к себе, с криком, с визгом, не уступая друг другу, и только расплескивал похлебку по столу. Отец вскочил, взял длинную курительную трубку и замахнулся на ребятишек. Минсу стало не по себе.

— Ну что они худого сделали? Ведь дети все одинаковы. Оставьте их, не трогайте!

Самый маленький прильнул губами к столу и всасывал пролитую похлебку. Мать подхватила малыша, сунула ему грудь и, стыдясь чужого человека, прикрылась кофтой. Хозяин, тяжело дыша, опустил занесенную было руку.

— Верно, верно. При чем тут ребятишки? Бить их — лишний грех на душу. Видно, я в прошлой жизни здорово нагрешил, теперь вот и расплачиваюсь, — с дрожью в голосе говорил и чуть не рыдал от стыда и отчаяния хозяин. — Ни прокормить, ни одеть-обуть их не могу, да еще и бью их, голодных, зря...

А ребятишки?.. Ведь только что ревели в один голос, и вот уже смеются и шепчутся под лохмотьями как ни в чем не бывало.

В эту ночь Минсу ни на минуту не сомкнул глаз. Как бумага на дверях, трепетавшая от ветра, его душа терзалась от тоскливого беспокойства.

Минсу проснулся еще до зари и сел. Ночь без сна в холодной комнате еще больше его утомила. Тело стало тяжелым, и он почувствовал — не избежать простуды.

— Сильно озябли? — спросил, проснувшись, хозяин.

— Да... Нет, что вы! — невразумительно пробормотал Минсу, закурил и протянул кисет хозяину. Тот, смущенно опустив голову, взял щепотку табаку. Минсу сделал затяжку и невольно прислушался: из угла уже доносилось шушукание. Он повернул голову, но в темноте ничего не смог разглядеть, а только слышал непрерывное щебетанье детских голосов. «Теперь и Сонби проснулась и щебечет с матерью», — подумал он.

— Мама, есть хочу!

Минсу вздрогнул и выронил трубку. Ему показалось, что это сказала Сонби, до того похож был голос, — но уже в следующее мгновение он опомнился: откуда здесь быть Сонби? Но успокоиться он уже не мог, щемило сердце. Ему захотелось поскорей уйти. Он поднялся, почти бессознательно вынул из кисета [45] В национальной мужской одежде корейцев нет карманов. Их заменяет кисет. бумажку в одну иену и вложил в руку хозяина.

— Это малышам.

Хозяин оторопел. В тот же миг Минсу представил себе искаженное злобой лицо Токхо. Его затрясло. И, уже не слушая благодарных слов хозяина, Минсу быстро вышел.

Ветер, бушевавший всю ночь, стих, но всюду намело сугробы снега. Минсу шел, утопая в снегу, угадывая дорогу по придорожным кустам и деревьям. Ослепительно белый снег был испещрен узорами птичьих следов.

Тревожно было на душе у Минсу. Что сказать Токхо? Обмануть: получил, мол, только две иены, а потом незаметно вложить свои? Или открыть правду? Лучше, пожалуй, правду. Ведь человек же он, в конце концов. Все рассказать — неужели осудит? Сомнения мучили его. Будь кто-нибудь рядом, он посоветовался бы. Он уже решил было заставить совесть промолчать, но опять передумал.

«И дело-то сделал бесполезное, — упрекал он себя, — ну что для детишек этого бедняги одна иена!»

Так ничего и не надумав, добрел Минсу до своей деревни. Чем ближе к дому, тем медленнее и тяжелее делались его шаги.

У околицы Минсу остановился было в раздумье и — будь что будет! — двинулся дальше.

«А что, если, на счастье, Токхо не окажется дома?» — мелькнула у него мысль, когда он обивал с себя снег у хозяйского порога. С этой надеждой Минсу робко приоткрыл дверь. В нос ударил табачный дым, заклубившийся в хлынувшем на него воздухе. Он сразу узнал запах табака, который обычно курил Токхо. Минсу не решался войти.

— Ну, совсем замерз, наверно, скорей проходи, грейся!

Токхо исподлобья смотрел на него. Сидящие кругом старики тоже закивали ему. Волей-неволей пришлось войти. Он сел недалеко от жаровни.

Токхо вынул из конторки счеты.

— Ну как? Дал на сей раз хоть что-нибудь этот самый... из Панчхукколя?

Токхо так ненавидел его, что даже не хотел назвать по имени. Минсу покраснел, замялся.

— Нет.

— И ты, выходит, оставил его в покое? А ему бы ребра, хребет бы переломать!

— Нечем ему... А то он бы обязательно...

Минсу проглотил конец фразы и опустил глаза. Ему вдруг живо вспомнился малыш, прильнувший к пролитой похлебке, словно к материнской груди, представилось все их мрачное жилье.

Вялый ответ Минсу привел Токхо в бешенство.

— Как же он, скажи ты мне, тратит чужие деньги, если не может вернуть их?! — взревел он.