Александра Созонова - Полдень Брамы

Не знаю, получится ли у меня такое письмо: светлое и безболезненное. Быть может, не писать ей вовсе?..

Вчера приходил Николай, забрал все свои книги, сданные мне на хранение. С некоторыми расставаться было жаль. Особенно с одной — ксерокс с дореволюционного издания, где рассказывалось о некоторых положениях герметизма.

Больше всего мне понравилось учение о мужской и женской составляющих единой души. Легенда о двух разделенных и стремящихся соединиться половинках — не выдумка Платона, а метафора, иллюстрирующая этот дивный закон.

Первоначально Душа была едина и беспола и только потом разделилась на Душу мужскую и Душу женскую. Во всех своих бесчисленных воплощениях мужчина и женщина, бывшие когда-то единой Душой, любят друг друга. Редко, когда им посчастливится быть вместе. Гораздо чаще соединяются физически — вступают в брак — с другими. Но вечностная связь их так сильна, что даже дети у женщины рождаются похожими на ее истинного, небесного мужа. Часто они вообще не встречаются в пределах одного воплощения, и лишь смутно предощущают присутствие другого в мире, и тоскуют.

Пройдя все воплощения, очистившись, засветившись, Души вновь соединяются в одну и становятся полноценной Монадой. Это происходит в предпоследней небесной сфере.

Мужская и женская половины Души отличаются друг от друга видом внутреннего движения. Мужчина движется по прямой — познает, проникает, пронизывает. Главная его сила — неуемный разум. Женщина плывет по кругу — обволакивает, сохраняет, лелеет. Ее сфера — любовь, мудрость. Соединившись вместе, гармонично дополняя друг друга, эти два вида движения образуют спираль, ту самую спираль, по которой раскручивается в своем цветении все Мироздание.

Если исходить из этого учения, мы с Марьям — не половинки. Оба, бедолаги, в тоскливой жажде соединиться со своей, небесной, привязались к чужому, приняв это за любовь. Я — к ней. Она — к Сидорову.

Я не любил ее! — вот сокрушительное открытие. Болезнь, томление, плен — все что угодно, но не любовь, которая — по определению — всегда взаимна. И у нее похожий недуг под названием «зеленоглазая язва». Прикипела душой и телом, до смерти, к чужеродному, не своему.

Не роковая моя женщина, но собрат по несчастью. Родной, близкий, замученный. Недаром гороскопы наши так схожи. Неприкаянные, одинокие, не нашедшие своих, пересеклись мы в этой жизни на какое-то время, задев и процарапав друг друга тяжеленными звездными крестами.

Кто она и где, моя истинная, не встреченная?..

Должно быть, это та, кого я назвал Зойкой. Мы не встретились здесь, оттого что она умерла в детстве, совсем маленькой (и потому является мне всегда крохотной девчушкой). Или по какой-то другой причине. Но она думает обо мне постоянно. И смотрит оттуда, и хранит, и согревает, как может.

Мой небесный детеныш. Моя дочка. Сестренка. Жена.

Небесная суть моя… Зойка.

А половинка Марьям — это тот, кого она вывела главным героем своей повести.

Слишком заметно, как она любит его.

Так любит, что мне вспомнилась по ассоциации Этель Лилиан Войнич. Поразительная женщина, загадка. Странный роман она написала: лживый, но чарующе лживый, берущий в плен поколения подростков, проливающих над ним слезы, и не только подростков, если учесть лавину спектаклей и экранизаций. Он достоин жалости, главный герой — изломанный, страстно самолюбивый, распятый на внутреннем кресте любви-ненависти-гордыни-истерии. Его очень хочется пожалеть, но она, поразительная Этель Лилиан, преклоняется перед ним молитвенно и любит до перехвата дыхания. И читателей заставляет так же астматически любить и умирать над прощальной сценой в тюрьме.

Самый антихристианский роман из всех, что я читал когда-либо. Взывающий почитать святым, светящимся — психологического изувера. Беднягу, которого Этель Лилиан не пожелала освободить, даже в самом конце, ибо простить от всего сердца и врагов своих, и любимых — и есть истинное освобождение.

Отчего я так любил эту вещь лет до четырнадцати? Вот загадка. Вот магия — и не столько таланта (она талантлива, Лилиан, но в меру), сколько безмерной авторской любви к своему персонажу, не встреченной на земных путях половинке.

Только одно во всем этом мне непонятно: отчего я так чувствую, помню, знаю Марьям, если мы с ней не одно целое?.. Отчего я болею ее болями, прошлыми, угасшими для нее самой? И повесть ее, которую я перечел недавно, про меня — почти в той же мере, что и про нее саму.