Оливера Николова - Этюды об ибн Пайко [Тройной роман]

«Они подумают, что тебя забрали янычары, — сказал сапожник, поразмыслив. — Сначала будешь лавку чистить, в летние дни мостовую перед лавкой водой брызгать и подметать, воду таскать из ближайшего источника, относить домой, что нужно будет, обед брать из дома. Поначалу поработаешь младшим подмастерьем, потом главным подмастерьем, а к следующей ярмарке станешь мастером, а раз ты грамоте обучен, я позабочусь, чтобы тебя сделали писцом в нашей гильдии, сапожной. Никто тебе ничего сделать не сможет, зять».

Сандри, сын Трайко или Тайко из города Струга, в первый раз встретил Марина Крусича через час или два после окончания икинди, третьей послеобеденной мусульманской молитвы.

У Марина Крусича были большие голубые глаза, синее, чем воды озера, мягкие сапоги, украшенные кисточками, штаны, стянутые ниже колен, и теплая пелерина, ненужная в это время года и в этой стране. По его наряду с первого взгляда можно было определить, что сам он из Дубровника и занимается тем, что отправляет караваны с воском и шерстью в Леш и другие города Албании.

Марин не удивлялся, глядя на рыбацкие лодки, чьи разрешения на рыбную ловлю сейчас, перед выходом на озеро, проверяли люди эмира, которые и при возвращении с таким же рвением осматривали и взвешивали их улов. Да, его взгляд не выражал удивления, как это обычно бывает у людей, много повидавших и переставших чему-либо изумляться, или у тех, кто, хоть и не видел ничего, но считает все происходящее само собой понятным и естественным. Взгляд его выражал печаль и безразличие, переходящие в тупость, как будто он не видел того, на что смотрел.

Марин Крусич знал здешние порядки. Охридский санджак-бей, хотя Струга и принадлежала к охридскому санджаку, не вмешивался в местные дела, потому что царским фирманом управление Охридским озером было отдано эмиру в качестве царского пожалования, а он за это платил в казну империи ежегодно сорок кошельков аспр. Эмир заботился об озере и его берегах, объезжая его днями и ночами со своими двумястами вооруженными людьми. По фирману ему принадлежало все вокруг озера — то, что летает в небе, ходит по земле и плавает в озере, более того, его закону подчинялись беглые рабы и соколиные гнезда, одним словом, все живое. К тому же ему поступали все доходы — от рыночных сборов, налогов на выпас скота, на виноградники, на дым и от разных других — от поземельного и подушного налога до самого ненавистного из всех, налога под названием «спенча», который в то время все еще платили детьми, хотя уже давно предпринимались попытки его отменить разными путями, включая подачу прошений в шариатский суд.

У сына Тайко, ибн Тайко, было разрешение эмира на рыбную ловлю. Без такого разрешения никто не смел выйти рыбачить на озеро. Но всякий раз, когда он подплывал на лодке, полной рыбы, к контролерам, которые должны были взять десятину для эмира, перед глазами у него возникали странные картины незнакомых мест, какие-то другие места ловли рыбы, где он один забрасывал свой невод, какие-то другие берега, весла, рассекающие серебро воды с легкостью крыльев. Вместе с этими прекрасными образами ему на ум приходили необычные мысли, которых он сам пугался — например, мысли о том, что он никому не принадлежит, что он не раб и ни от кого не зависит, и что все, что его — только его, настолько его, что он имеет право по своему желанию и разумению давать это тому, кого он любит или жалеет, а никак не эмиру, который силой отбирает им заработанное. Что означали все эти образы и неясные мысли? Значили ли они то, что ибн Тайко, глубоко внутри, хотел только одного: убежать отсюда, исчезнуть в другом, лучшем мире?

Но как убежишь? При всех этих стражниках на мостах и дорогах? Люди эмира и птицы летящей не пропустят. Они зорки, как ястребы. Глядят в оба, чтобы не пропустить гайдуков или разбойников, рыбаков-браконьеров или, не дай бог, беглых рабов. Они везде, и на главной дороге в Стругу, которая вела мимо сотен разграниченных участков для ловли рыбы и проходила через мост, на котором всякий входящий в город или выходящий из него платил рыночный сбор или десятину на рыбу. Куда Сандри пойти, чтобы ему жилось легче? Есть ли в мире такое место?

У сына Тайко было свойство, которое он, пока не встретился с Марином Крусичем, и не воспринимал особенно серьезно. Если нужно было, например, идти в отцовский сад около охридской дороги, то, еще не отправившись туда, он видел себя в саду, собирающим яблоки, а, вернувшись назад, он еще долго переживал все то, что его взор накопил, когда он был в саду. Если нужно было снарядить лодку и отправиться ловить рыбу после завершения акшама, четвертой мусульманской молитвы, он наперед знал, в каком месте в сеть попадется самая большая стая белвицы, а где будет ловиться карп и окунь. И когда он доплывал до этого места, то все происходило так, как ему представлялось, и он уже знал, как будет выглядеть его приближение к берегу, какую рыбу и сколько у него заберут, и что его мать, влашка из Белицы, скажет, помогая ему снять с себя мокрую накидку и при этом бранясь. «Неужто эмир сильнее Бога?» — скажет она. Если бог создал рыбу для людей, то уж наверняка не имел в виду только одного человека?