Вальдемар Лысяк: Цена

- Ну, естественно! – буркнул граф с горечью, маскирующей раздраженность. – Меня же не забавляет даже слушать об этом, Мюллер.

- А все потому, что вы среди проигравших, а не среди победителей. Если бы вы были лондонским купцом в Индии восемнадцатого века… Вы когда-нибудь слышали, как чиновники Восточно-Индийской Компании заставляли тогда индийских крестьян платить чрезмерно высокие налоги? Связывали вместе отца и сына, и хлестали только с одной стороны так, что удары падали либо на отца, либо на сына – каждый из них мог принять удары на себя, подставляя собственную спину, или же, если был сильнее, мог заслониться от порки чужим телом. С помощью слов можно творить такое же коварство. Вот если бы, к примеру, у вас была бы еще и дочка, и если бы я предложил вам выбор: верну вам сына, если взамен вы отдадите мне дочку позабавиться в постели?

- Предлагаю деньги и себя!

- Вас я отвергаю, об этом мы говорили уже два раза, поймите наконец, что для меня это вопрос хорошего вкуса… А вот деньги я не отвергаю – двадцать тысяч долларов за жизнь адепта орнитологии, господин граф. Вот только…

- Согласен, герр Мюллер! – перебил его обрадованный Тарловский. Только у меня нет долларов. Предлагаю вам марки или украшения…

Мюллер скептически покачал головой и раздавил окурок на дне пепельницы.

- Признаюсь вам, граф, что падение спроса на биржах Сталинграда и Курска как-то отобрали мою веру в будущее марки. А золото – штука слишком тяжелая.

- Так как…

- Здесь нет никакой проблемы. Ювелир, герр Бартницкий поменяет вам деревянные на зеленые в любом количестве. Проблема кое в чем другом. Ваше предложение, господин граф, для меня представляет слишком большой риск…

- Клянусь, что никто кроме нас… Гарантирую полнейшее молчание!

- Я не об этом. Проблема в том, что гестапо именно сейчас разбирается с Абвером. Мой любельский начальник, Краус, особенно ненавидит барона фон Штенберга; они соперничали один с другим здесь так долго, как абвер с гестапо строят друг другу козни. Краус знает, что фон Штенберг частенько гостил у вас, и потому считает, что здесь может быть кое-что большее, чем договоренность двух аристократов. Если бы я выпустил только вашего сына, тогда я сам мог бы стать подозреваемым в том, что имею какой-то контакт с Абвером, словом, что я делаю это для недобитков адмирала Канариса. Нет, господин граф, собой я рисковать не стану!

- Но ведь… вы же ранее приняли мое предложение. Вы даже сумму назвали!

- Но ведь тогда вы не дали мне закончить. Я сообщил только розничную цену.

- Не понял… Как это, розничную?

- Послушайте-ка, господин Тарловский. Мое предложение чуточку иное, более оптовое, опять же, для меня более выгодное, но, прежде всего, оно более безопасное для капитана Фридриха Мюллера, а все так складывается, что ничья безопасность не может мне быть столь дорога, как безопасность Фридриха Мюллера. Я предлагаю следующий договор: я выпущу четырех арестованных и возьму по двадцать тысяч долларов за каждого, что вместе составляет восемьдесят тысяч долларов. Половину из них я отдам Краусу. Столь большие деньги его успокоят; при этом он будет подозревать меня только в желании заработать, но ни в каких заговорах в пользу абвера или в любой другой дерьмовой политике.

- Вы меня простите, герр капитан, но… но…

- Что "но"?

- Я… я не могу этого…

Мюллер поджал губы и стукнул кулаком по столу так сильно, что из перепльницы высыпалась часть пепла, а рюмки перепугано звякнули.

- Или четверых, или никого!

- Не знаю… - вздохнул граф.

- Чего не знаете?!

- Не знаю, хватит ли у меня драгоценностей, герр Мюллер…

- А я как-то удивительно спокоен, что хватит, - снова расслабился капитан. - Другой вопрос, хватит ли у вас желания платить за людей совершенно вам чужих, причем, людей без гербов. Тем не менее, я вижу шанс облегчить вашу участь. Ведь у каждого арестованного имеется семья, которая с охотой продаст последние башмаки, чтобы спасти своего. Свяжитесь с ними… Впрочем, что вы там сделаете, вопрос уже не мой. Мой вопрос - завтра расстрелять десять человек. Или повесить тот же десяток… Но я уверяю вас, господин Тарловский, что десять человек завтра будет расстреляно.

- Но без моего сына. Я готов дать за него…

- Никаких торгов, господин граф. Или четверо, или никто.

- Хорошо… - шепнул Тарловский. - Четверо…

- По двадцать тысяч президентов.

- Так.

- Да что это я несу, mein Gott ! Четыре раза по двадцать тысяч президентов, это… это было бы восемьдесят тысяч однодолларовых бумажек! Целая телега! Будет достаточно восемьсот физиономий президента Франклина. Или тысяча шестьсот изображений президента Гранта. Лишь бы не мельче.