Владимир Дрозд - Катастрофа. Спектакль

Работал в городе, недалеко от родного села, приезжал домой в темной форме с серебряными молоточками, красивый, сильный. Парней в селе мало, девчат много, штаны клеш, Иванко-Ивасик… Идешь по улице в воскресенье — бабы у плетней шепчутся, чей такой красавец, да Загатного, вот тебе и Буйвол. Так это тот, что в школе Буйволом дразнили, который на кладбище все из самопала стрелял? Никогда бы не подумала, как дети растут, прямо тебе городской, здравствуй, зятек…

Мир создали для того, чтобы гордо пройтись по нему первому парню на деревне Ивану Загатному.

Однажды летним днем… Так или почти так начинались все истории… Собственно, ради этого случая я и пишу про юность Ивана. Не прибавлю от себя ни слова. Я записал этот монолог после очередной исповеди, надеясь (все мы грешные) написать лирический рассказ. Итак, однажды летом в гости к своим сельским родственникам приехали погостить две столичные студентки. А теперь, как говорится в радиопередачах, включаем запись — голос Загатного.

«У клуба танцевали. Пыль, хохот, девчачий визг в сумерках, гармошка скрипит, щелканье семечек, кожуру сплевывали под ноги и на плечи соседей. И они тут же — зрители: сельская экзотика. Стройные, нарядные, беленькие личики, городские платьица, городская речь. Хлопцы подталкивают друг дружку, кружат вокруг, но никто не осмеливается затронуть. Я поправил ремень на казенной гимнастерке, из-под козырька на лоб темная прядь, — и вразвалочку к ним.

— Пардон, — говорю. — Прекрасный вечер. Экзотика…

Тогда я хоть и мало читал, но выписывал и заучивал всякие такие словечки.

— Хороший вечер, — отвечают.

— Тоже в гости? — Мол, и я не сельский, гляжу на все это сверху вниз.

— В гости…

Я левую ногу вперед, руки за пояс, как на фотографии:

— Бескультурье…

Они промолчали. Впервые тогда меня это кольнуло. Так хотелось сказать, каким примитивным кажется мне село после городской жизни, но они в ответ ни слова. Ну, думаю, мы вам покажем. Растолкал танцоров, кричу на всю площадку:

— Вальс давай!

Взвизгнула гармошка. Вальс не вальс, но что-то похожее. Беру одну студентку за локоток:

— Пардон, позвольте…

Она сначала — нет да нет, но я был упрямый. Начали мы вальсировать. Признаюсь, до этого вечера я дважды пробовал вальс танцевать. И все с парнями. В общежитии. В селе же тогда, кроме польки и карапета, ничего не знали. А тут еще песок, выбоины, куда ногу ни поставишь — не так, топчу своими казенными чоботами ее пальчики в босоножках, дергаю туда-сюда, наша дивчина уже б давно плюнула в сердцах, а эта терпит, бедняжка. Боялся, что опозорит меня в родном селе на всю жизнь, от этого еще больше деревенел — одним словом, не танец, а мука мученическая и для меня, и для нее. На счастье, музыканту надоело для одной пары пилить. Смолк. Отвел я ее к подружке, еще раз «пардон» сказал и начал заливать, шпарю вовсю, как тот, что с крутой горки бежит, — едва ногами успевает перебирать. И знаю, надо тормозить, а не могу. Злость берет, хочется доказать, что ровня им, а они отвечают очень вежливо — не больше. Особенно паузы нервировали меня. Молчат после очередного моего анекдота, а между собой вроде общаются. Будто бы на каком-то тайном языке. Почти физически ощущал стекло, отделявшее меня от них. А я всего лишь муха, назойливая муха, бьющаяся об это стекло.

И не в одежде дело. Не в городском или сельском произношении — они знали что-то такое, чего я не знал. Они были умнее меня, интеллектуальнее, как теперь говорят. Весь мой городской шик, все преимущества первого парня терялись в свете, который исходил от их (каких-то очень живых) глаз. Возможно, рассказываю несколько фрагментарно, но впервые в тот вечер я ощутил дыхание интеллекта и понял, что есть сила внутренняя, которая сильнее любых бицепсов. А мне не хватало этой внутренней силы. Ее могли дать только знания. Я проводил гостей к дому, крепко подхватив под руки, снова непрерывно молол какую-то чепуху, но с каждым шагом, с каждой «кумедной» сельской историей рвались нити, которые могли бы соединить нас. Мое красноречие быстро исчерпалось, я переживал жестокие минуты — нам не о чем было разговаривать. Мы существовали в разных плоскостях. Знаком вам такой геометрический термин?..»

Я добросовестно переписал из старого блокнота конспект исповеди Загатного. Еще раз перечитал. И одна ее особенность бросилась мне в глаза. Собственно, я и раньше знал о ней, но не придавал такого значения. Заметьте: всеми своими экскурсами в прошлое Загатный пытается оправдать себя. Утрачивается развитие характера, факты и настроение откровенно подтасовываются. Отсюда вывод: описывая прошлое Ивана с его слов, нельзя особенно полагаться на объективность. Другого же источника информации у меня нет. И еще одно, но с этим мы уже встречались раньше. Заметили, что Иван ни минуты не был с девушками таким, каков он есть на самом деле? Он лицедействовал, играл городского, и эта бравада мстила ему. Я тоже родился в селе, тоже встречался с приезжими, и хотя мы чем-то отличались, я никогда не чувствовал себя перед ними униженным. Потому что я оставался самим собой и другим не старался быть. Но, без сомнения, этот вечер повлиял на Ивана Кирилловича и в какой-то мере подтолкнул его к серьезной учебе.