Лев Сокольников - Прогулки с бесом, или Gott mit uns!

"Да будет проклято место сие! Да не прозябнет, на земле сей ни единого путного человека! Да произведёт она отныне одних пьяниц, воров и убийц!"

О дураках, как гласит легенда, речь на обряде проклятья не велась.

Иногда, с помощью слабой фантазии своей, и, не обращаясь за помощью к другу-бесу, пытаюсь представить сцену проклятия: как оно всё же совершалось, если вообще "имело место быть"? Как одни люди проклинают других? Громко? Тихо, шёпотом? Что меняется от того, в какой обстановке совершается проклятие? Сколько, и какие слова произносятся? Любой из нас может захлебнуться криком слов проклятья, или такое "удовольствие" могут доставлять другим только "избранные"?

В последующие советские времена, недалеко от своего "заката", в тёплое время года, женщина пожилого возраста ходила по центральному рынку и приставала к продавцам:

— Отдай нож! Прокляну! — и любому было ясно, что женщина больна. Или она готовилась занять место в лечебном учреждении с названием "дом хи-хи", или была выпущена оттуда с заключением "вяло текущий маниакально-депрессивный психоз" — разницу женщина не понимала. Старые, "битые" работницы прилавка не обращали внимания на требования больного человека "вернуть нож" и продолжали заниматься привычным делом: отпускать товар покупателям в сопровождении лёгких обсчётов. Молодые продавщицы — да, те пугались обещанного проклятия за неведомый им нож и вступали в дебаты о невозможности возвращения режуще-колящего предмета кухни. Следует вопрос: больная рассудком женщина владела искусством проклинать? Как было заявлять больному человеку, что она владеет искусством проклинать? Ведь не просто так угрожала: "Прокляну"!? Её проклятья обладали силой?

Кого поминала изгнанная игуменья в момент произнесения проклятья? "Воров, убийц и пьяниц"! Ошибалась матушка: убийца, вор и пьяница — "квинтэссенция" дурака. "Ошибка природы". Много лишнего игуменья говорила: достаточно было произнести одно пожелание о "появлении на месте сим одних дураков" — вполне хватило бы новым жителям монастыря потому, что в дураке сидит и пьяница, и вор, и убийца.

В силу проклятья верю, но берут сомненья: было оно? Трудно поверить, что изгоняемые монахини, эти кроткие, ангельские души, могли изречь проклятье на "христолюбивый" народ! В молитвах поминали гонителей, ибо "вера Христова" говорит: "благословляйте проклинающих вас"!

— Не верю в гневливость монахинь, но сомнения остаются: а что, если единая из них совершила грех и прогневалась не устами, а мыслью:

— "Да взяли бы вас черти, ироды"!? — что тогда? Этого достаточно для того, чтобы последующая жизнь незваных поселенцев пошла вкривь и вкось? Могли святые и кроткие женщины в момент расставания с обителью придти в молчаливую ярость? Ведь есть такая, тебе, бесу, о ней известно?

Я мог их гнать, глумиться над ними и всячески позорить, "коммунистическое учение" позволяло переходить все границы, а вот им проклинать — нет и нет! и ещё много раз "нет"!

Изгнание монахинь из родного места стало началом "эры безбожия" в отечестве нашем. Насколько глубоко разочаровались новые насельники монастыря в боге — и это неизвестно: по причине малого возраста не мог произвести "опроса общественного мнения". Удивляет и пугает такое: в самом деле, из "городка рабочих", как потом стал называться отнятый монастырь, не вышло ни одного порядочного человека. Пьяни, воров, убийц, забулдыг всех мастей и расцветок с общим названием "без царя в голове" — хватало в избытке! Появилось их в монастыре за семь десятков лет "процветания советской власти" предостаточно, но поэтов, композиторов, писателей, учёных, да и просто хороших людей, проклятая обитель не порождала. По этой статье проклятье сбылось на все сто процентов и продолжает сбываться до сего дня. Возможно, что есть хорошие люди, "прозябшие" на монастырской территории, но я их не знаю. Что остаётся думать о проклятьях?

— В ритуале проклятья — две стороны: "проклинающая" и "получающая". Кому тяжелее приходится в ритуале — понятное дело, что "получающим": какой-никакой, а груз. "Груз ярости". Вот проклинающий и освобождается от него… Облегчается…

У каждого, кто вышел из монастыря, имеется отметина. Не избежал отметины и я, но таковой и я, но "отметина" моя особенная: она постоянно понуждает рассказывать о монастыре. Постоянно и неудержимо что-то толкает на рассказы о лишних подробностях монастырского детства. Думаю, что это особый вид проявления проклятья монахини, и сколько ещё проклятых выходцев из монастыря, таких как я, проживает сейчас — не знаю.