Евгений Титаренко: Критическая температура

Ночное небо в перекрестьях тополиных ветвей раскачивалось над головой, и Милка неудержно проваливалась куда-то. Пока наконец не вырвалась и не убежала.

Все это было вчера. А сегодня Милка сидела в классе, немножко ошарашенная, и невидящими глазами смотрела в окно.

С утра брызнул дождичек, и на стекле поблескивали в солнечных лучах тоненькие ровные нити.

Занятия только начались. Урок истории проходил всегда немножко шумно, а на этот раз класс буквально гудел от разговоров. За девчоночьими партами то там, то здесь раздавались смешки. Но Милка плохо воспринимала окружающее.

Ничего особенного, в чем она могла бы винить себя, не произошло вчера. И все же Милка не смогла избавиться от ощущения, что событие, случившееся в их дворе накануне, имеет к ней самое непосредственное отношение.

А случилось вот что: вчера, когда она праздновала свой день рождения, а может быть, именно в то время, когда они с Юркой выходили во двор, кто-то забрался в кабинет директора школы на первом этаже и ограбил его…

Худой, лысый, в мешковатых брюках, которые постоянно обвисали сзади, и непомерно длинном пиджаке, с клочками седых волос над ушами, преподаватель истории ходил вдоль рядов, своими замечаниями лишь усиливая разноголосицу в классе.

Потерянность Милки объяснялась несколькими причинами. О краже она узнала утром, от матери, которая, в свою очередь, слышала это от самой жены директора, когда выбегала купить творожный сырок у молочницы. Жили они в соседних подъездах, и Милкина мать с давних пор была в некотором роде доверенным лицом Елены Тихоновны, жены директора, которая в общем-то не баловала соседей вниманием. Милка немножко посокрушалась вместе с матерью, но особого значения событию не придала. Тревога началась уже здесь, в школе, и стало как-то неуютно, даже боязно, словно бы именно ее, Милку, кто-то в чем-то мог вдруг разоблачить.

Неловкость ее усугублялась оттого, что сидела она за второй партой в среднем ряду, а Юрка – в левом ряду от нее, за предпоследней партой. Очень глупо сидеть, выпрямившись, как столб, и чувствовать, что кто-то смотрит на твою спину. Это и волновало, и пугало одновременно. Милка знала, что рано или поздно она обернется и встретится взглядом с Юркой. Но как вошла, села – еще ни разу не посмотрела в его сторону. Нет, она не боялась его… Наоборот, они стали теперь как бы сообщниками. И незримая ниточка волнующей тайны прочно связывала их через класс. Милка смело посмотрит на него во второй, третий, десятый раз – боязно было сделать это впервые. Словно бы первый взгляд его и ее должен сказать больше, чем все последующие, словно бы именно с этим взглядом должно все навсегда решиться…

Вдобавок слева, через проход от Милкиной парты, сидел Ашот Кулаев. Перехватив Милкин взгляд, он усмехнулся краешком рта, отчего недавно начавшие пробиваться усики едва заметно дрогнули. Милка пошевелила бровями в ответ, но не взволновалась. Ашот вчера видел, конечно, как они целовались. Но даже ощутив невольный румянец на щеках, Милка решила, что ей нет дела до чьих бы то ни было усмешек…

Наконец, в правом от Милки ряду и тоже на предпоследней парте сидел Стаська Миронов, давнишний, с детсадовского возраста, приятель Милки. Стаська жил раньше в ее дворе и всего несколько месяцев назад переехал в микрорайон. На Стаську Милка оглянулась. И то, что он сразу демонстративно отвернулся от нее, покоробило Милку. Вчера она, естественно, приглашала его к себе на день рождения. Но Стаська, вместо того чтобы явиться лично, довольно церемонно и по́шло передал ей цветы с каким-то дошколенком. Без записки. Что-то возомнил о себе.

Рядом нетерпеливо ерзала «старомодная» Лялька Безуглова, уже успевшая приобрести сверхмодные и потому экстравагантные босоножки на тонких каблуках. Лялька без конца порывалась что-то сказать ей, но Милка ее не слушала, она машинально чертила на обложке тетради: несколько штрихов вертикально, несколько – горизонтально. И никак не могла унять все возрастающее беспокойство.

Учителя истории звали Нестор Казимирович. Но это в глаза, на уроках, а за глаза просто: Неказич.

Засунув руки в карманы длиннополого пиджака, Неказич ходил между рядами, заглядывая через плечи своих воспитанников, и, похоже, был страшно доволен, что урок его оказался наполовину сорванным, что не надо ни объяснять ничего, ни спрашивать. И клочья седых волос над его ушами торчали бодро в стороны. А скрипучий голос лишь для порядка время от времени извещал: «Энергичней, ребята, энергичней!..»