Эдуард Володарский - Птицы белые и черные

Антипов наклонился над кроватью, чтобы малыш оказался поближе к матери, и она протянула к нему руку, погладила по головке, опять слабо улыбнулась.

— Скажи, Игорек… — проговорил Антипов, — мама, скорей поправляйся…

— Мама… — прошептал малыш. — Мама… к маме хочу… — и захныкал, протягивая ручонки к матери.

Антипов разогнулся, стал его качать, успокаивая.

— Коля… — вновь тихим, хриплым голосом позвала Маша.

Антипов перестал качать Игорька, вопросительно смотрел на Машу.

— Витьку… не надо… пожалейте его, Коля… Он не виноват…

— Он сам пришел и во всем сознался, Маша… — негромко ответил Антипов. — В ту же ночь.

Глаза у Маши расширились, черная боль всплыла в них.

— Витька… бедный Витька…

…Весной она поправилась и уезжала к своим подругам в Алма-Ату. Антипов провожал их. Погрузил в вагон нехитрые пожитки, потом подхватил на руки Игорька и тоже унес в вагон. Расцеловал в обе щеки, пробормотал:

— Расти большой, брат, люби маму, — посадил малыша на скамью у окна и вышел.

Маша стояла на деревянном перроне, рука у нее была на перевязи. Она с улыбкой взглянула на Антипова. Он стоял в двух шагах, у самого вагона, в углу рта закушена папироса, окоченевшие глаза, черные, почти безумные, устремлены на нее.

А мимо торопились люди с узлами и корзинами, грузились в вагоны, переругивались.

— Быстрее давай, мешочники чертовы! — кричала проводница. — Сейчас отправляемся! Разъездились туда-сюда, спасу нету!

Маша попрощалась с Керимом. Он осторожно обнял ее и поцеловал в щеку, еще раз сказал:

— Обязательно пиши…

Он резко отвернулся, быстрыми шагами пошел к вокзалу.

Маша шагнула к вагону и взялась за поручень. Длинно, натужно прокричал паровоз. Антипов вдруг рванулся к ней, схватил за руку, потом обнял за плечи, притянул к себе, стал жадно целовать глаза, щеки, губы и заговорил с силой, обжигая словами и самим своим дыханием:

— Останься, Маша… родная моя, любимая… Маша! Мария! Останься! Сдохну я без тебя, Маша! Как собака…

И сильный, мужественный мужчина вдруг заплакал и не стеснялся своих слез. Они текли по щекам, он пытался улыбнуться, губы дрожали и кривились, а слезы все текли.

— Коленька, родной, прости меня… не могу… прости… Так лучше будет, Коля, так лучше…

Проводница стояла в тамбуре, тоже все слышала и видела, смотрела с любопытством и сочувствием и грубовато заталкивала в вагонный коридор пассажиров, пытавшихся выглянуть в тамбур.

Вдалеке, у водокачки, стояла тетя Даша, мать Витьки. В черном платье, в черном платке. Стояла, невидимая для Маши и Антипова, скорбно глядя перед собой.

По перрону еще бежали какие-то старухи с узлами на спинах, торопился одноногий инвалид, громко стуча по доскам костылями. Поезд тронулся с ржавым визгом. Лязгнули буфера. Двинулся со скрипом вагон.

Маша стояла на нижней ступеньке, тоже плакала и улыбалась:

— Прости, Коля… прости…

Поезд уходил все дальше и дальше. Антипов стоял, сжав кулаки, и смотрел, как удалялась ее фигурка, становилась все меньше и меньше.

С быстрым частым перестуком проскакивали мимо вагоны и теплушки.

Из одного донеслись звуки гармоники, какая-то залихватская мелодия. И так же неожиданно оборвалась…

Поезд прогрохотал, и навалилась кромешная тишина. Антипов, согнувшись, старался прикурить папиросу, но ветер гасил спички, и он чиркал снова и снова.

…Мокрое от дождя лицо мужика, угрюмо и настороженно смотрящего куда-то перед собой. Он одет в драную телогрейку, на плечах и из рукава торчат клочья ваты.

Лицо второго мужика худое и озлобленное. Нос у мужика разбит, на нательной рубахе следы крови. Мужик смотрит в ту же сторону, что и первый. Потом он запрокидывает голову, втягивает воздух разбитым носом, прижимая к нему кисть руки.

Немецкий солдат в отсыревшей на плечах шинели кричит что-то, машет рукой.

Прямо на камеру, медленно переваливаясь на ухабах, ползет залепленная грязью машина-цистерна. Тормозит.

Руки отстегивают от борта машины длинный гофрированный шланг. Немецкий солдат в подоткнутой за пояс шинели тяжело протаскивает шланг по земле, бросает в только что раскопанную яму. Яма заполнена картошкой.

Руки открывают вентиль на цистерне.

Шланг, лежащий на земле, дергается. На картошку льется струя светлой жидкости.

Солдат гасит о скат машины сигарету, устало вытирает мокрое от дождя лицо.