Джеймс Келман - Перевод показаний

Никакого удовольствия я не получил, не от этого выступления, я за ним почти и не следил. Приятно, конечно, видеть детей, их лица, веселые, с надеждой на будущее, но эти-то были постарше и взрослые тоже, нет, мне они удовольствия не доставляли, да и с какой стати, если это любительщина, простая любительщина, и скучная, даже тоскливая. Так и было. По-моему. Что еще тут можно сказать, заурядная банальность, может и традиционная, но и только, и зачем, какой это век, куда мы смотрим, вперед, назад, на наших дедов, на прапрадедов, что это за обезьяньи пляски. У заграничных гостей тоже есть музыка, танцы, веселье, да, как и у нас, у них свое, у нас свое, но существует же много городов, населенных пунктов, традиционных, да, но также и современных, молодежь с ее музыкой, возбуждение, и тоже громкая поэзия, выкрики, страстность, да, наш народ, мы тоже, у нас есть, как и у этого заграничного народа, много и много всего во множестве городов, а в каком-то отдельном городе, только одном, или, скажем, в поселке, местные коллеги знают только свое, ничего другого не видели, значит и судьями быть не могут. Вышел оркестр, за ним труппа, заплясала на сцене, дедовские пляски. Я не в силах был там сидеть. Ну и развлечение, прошептал я ей, нам все равно скоро уходить, давай подождем снаружи, выкурим сигарету, а то я сейчас закричу, они меня доконают, я так ей шептал.

Она не ответила. Я видел ее глаза, прекрасные, какая красота в женских глазах, прекрасных, не как у мужчин, женские глаза не такие, мужские совсем отличаются. Так вот, она сказала, что этот здесь, тот человек опять здесь и следит за ней, все время, она видела его лицо. Я тогда оглянулся, но его не увидел, нигде. И сказал, Его здесь нет.

Есть.

Где? Я его не вижу.

Он следит.

Я не вижу его.

Он здесь.

Ты его знаешь?

Он следит.

Кто он, этот человек, кто он такой?

Она прикусила губу. Подняла голову, выпрямила плечи, тело все напряглось, не отрывает глаз от детей. Это она для меня держалась так строго, против меня, так и было, я положил ладонь ей на руку, но не смог прикоснуться к ней, надо было сказать что-то, а я не сказал, я только ждал, когда закончится выступление, когда люди захлопают, но тут она повернулась ко мне и зашептала, Что с тобой такое? Может ты ревнуешь, как глупо. Или ты знаешь его, ты, мой защитник, вот ты кто, поэтому ты и рядом со мной. Это человек глядит на меня, тут о моей безопасности. Ты знаешь его, ты его видел, откуда он, кто он, коллега, не думаю, что я должна подозревать, кто он, безопасность, армейский, откуда он, может он знает моего мужа, что ему от меня нужно, что все это значит, почему ты не защищаешь меня, вместо того, чтобы задавать дурацкие вопросы, ты бы лучше его спросил, иди к нему, где он, найди его. Мы защитники, мы следим друг за другом. Так вот, я-то себя защитить могу. Если я могу, а я могу, так только себя. Кто он. Не могу я с тобой разговаривать, ты не защищаешь меня, а нападаешь.

Она встала и пошла к выходу. Я за ней не последовал. Дети уже спускались со сцены, уходили, и оркестр за ними, люди вокруг хлопали.

Я вышел в вестибюль, к дверям, но найти ее не сумел, обошел столы, галерку, мужские комнаты, женские, нет, ее нигде не было. Я ждал, а она не приходила, и я продолжал ждать.

Там появились люди, и сразу к выходу. Возможно, она вышла наружу театра, могла ли сделать так одна, если да, то глупо, но она бы сделала, я знал ее, хоть только недели, а все же знал, все, что она может сделать, на что способна, принять все риски, если это необходимо, она это сделала бы, во всех ситуациях. Я вышел наружу, прошелся туда, сюда, в эту сторону, если она теперь уже отошла, тогда к стороне здания, очень темные тени, это известно, и потом через улицу отсюда сплошной армейский персонал, нам не видно, но они там, тихо, ждут, ждут, когда комендантский час, может какие коллеги о нем забудут, и еще тоже важно, насчет гостей нашей страны, где они, могут ведь и разбрестись по темным проулкам, могут даже исчезнуть, и что тогда будет, если коллеги не защитят очень важных персон, гостей нашей страны, что тогда в заграничных источниках. Я пошел переулком, вдоль него, вынул из кармана сигарету. Спички были, я чиркнул одной об стену, затянулся табачным дымом, в легкие, с полдня уже не курил, а рядом лестница, подъезд, освещенный одной лампочкой, маленькой, и снова запах еды, и тут ладонь на моей руке. Ее ладонь. Я только дышал. Отдал ей сигарету, по-моему, да, отдал. А что она, она подняла мою руку, вот так, подняла мою руку, положила ее себе на плечи, прислонилась вот здесь головой, волосы у меня на лице, запах кожи, прекрасной кожи, я закрыл глаза, втянул все в себя, вдохнул ее в себя, наполняя легкие этим запахом ее волос, запахом тела. Мгновения в жизни, в истории. Какие выпадают секунды. Если в истории, один из нас умирает. Это не бесчестно. Такие мысли приходят, и раньше приходили, который, какой из нас выживет, потому что, да, один ведь переживет другого, мы же не дети, надо признать и не спорить, один из нас выживает после другого. Так что же о нас двоих, если один, то который, если останется один. Я сжал ее крепче, пальцы трогали ей плечо, голое под кончиками пальцев, плоть плеча, мускулы.