Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

Злость клокотала в груди. Глядя на огромный купол святой Софии, я испытывал не скорбь, не благоговейный трепет перед великой святыней, а неприязнь к тем, кто позволил своим преступным бездействием осквернить святую землю. Валахия была далеко от центра мира, но и к нам доходили слухи об интригах византийского двора, о бесконечных смутах и раздорах, из-за которых сгнила изнутри великая империя. В городе не осталось и тени божественного, а величественные храмы символизировали только суетность людских надежд.

– Не золотой блеск икон, а сталь мечей защитит веру. Безжалостного врага не остановить молитвой – его надо уничтожать его же методами, не брезгуя ничем в достижении цели, вот о чем забыли святоши, думая, будто молитвы и философские рассуждения оградят их от бед. Здесь все давным-давно сгнило, обратилось в прах, Драгомир. Только тот, кто находится далеко отсюда, может верить в святость этого места.

Давая понять, что разговор окончен, я пришпорил коня, оставил позади и охрану, и обозы, продвигавшиеся по улицам полуразрушенного, так и не пришедшего в себя после событий четырехлетней давности города, ныне считавшегося столицей Османской империи.

Война против неверных будет прекращена лишь тогда, когда те дадут откуп своей рукой, будучи униженными, – так предписывал Коран, и османы строго следовали этому предписанию. Кровь вскипала в жилах от рассказов о том, что во время посещения храма султан уселся в алтаре на епископском месте, а новый патриарх, утвержденный самим Мехмедом, стоя давал объяснения о христианской вере. Если так себя вел глава православной церкви, о чем после этого можно было говорить в отношении остальных византийцев?! Очень многие ученые греки поспешили устроиться на службу к султану, другие бежали из страны, укрывшись в итальянских землях, но никто не посмел вступить в борьбу с захватчиками. Сделать вид, что прошлое забыто, предать память погибших, идти в услужение к врагу в надежде получить объедки с хозяйского стола, – такой оказалась жизненная позиция трусов, слабых духом людей, боявшихся заглянуть в лицо смерти. Правила устанавливали победители – побежденные вынуждены были подчиняться или… Или ждать своего часа, кровавого часа справедливого, жестокого возмездия.

Дворец султана – сераль – находился не в самом Константинополе, а поодаль, и представлял собой настоящий город, в котором было все: правительственные учреждения, суд, апартаменты султана, казармы, арсенал, бани, кухни, сады, мастерские… Мехмед совсем недавно перебрался в новую резиденцию, строительство шло полным ходом, но даже сейчас становилось понятно, с каким размахом он намеревался обосноваться на покоренной земле. Здания, расположенные на территории дворца, снаружи выглядели просто и скромно, но я знал, что внутри их убранство потрясало воображение роскошью отделки. Перед входом в сераль находился двор янычар, сквозь который следовало множество людей, направлявшихся на заседания дивана или аудиенцию султана. Здесь же проходили вереницы верблюдов с грузами для дворцовых нужд, здесь же отсекали головы и выставляли для всеобщего устрашения тела преступников, а во времена войн сюда, к воротам дворца, привозили боевые трофеи, свидетельствовавшие о доблести османской армии, – мешки с носами и ушами уничтоженных врагов.

Вступив на территорию янычарского двора, мы спешились, приготовившись к ожиданию. Как я и предполагал, ждать приема пришлось долго. Вокруг было многолюдно: лошади, верблюды, купцы, слуги, стража, невольники – все смешалось, уподобившись пестрому восточному ковру, от узоров которого рябило в глазах. Ожидание изматывало, натягивая нервы до предела. Я опасался ареста и в то же время думал о Раду, которого, вопреки всему, до боли в душе хотелось увидеть.

Наконец, после долгих ожиданий ворота дворца открылись и валашскому посольству позволили проследовать внутрь. Мы направились на Площадь собраний, где под широким навесом галереи стоял трон османского императора. Именно здесь, на открытом воздухе проходило большинство государственных церемоний, осуществлялась подача прошений и жалоб.

Последний раз я видел Мехмеда, когда он был еще юношей, с тех пор утекло много воды, а еще больше крови, но мне чудилось, будто мое пребывание в Турции окончилось только вчера, – все вернулось на круги своя, и вновь, церемонно раскланиваясь перед этим человеком, я ощущал себя пленником, рабом, которому, играя, дали власть, но могли убить в любую минуту. Обряд целования султанского облачения прошел в соответствии с этикетом, и в воздухе прозвучало еще много формальных слов, приличествующих данному моменту.