Владимир Кормер - Наследство

— Вот говорят, что дворяне плохие люди. Что они и в паровозах людей сжигали, и красные звезды на спинах вырезывали. Может, и так. А только я тебе по секрету скажу, что не все. Вот моя Натальюшка, невестка, самого что ни на есть дворянского рода, из князей, а какой душевный человек. Добрая какая, ласковая. Хотя в церковь и не ходит, а понимает. Девочку чужую воспитывает с малых лет как свою родную. Лучше, чем о сыне, заботится. И девочка-то какая милая выросла, умница. Только вот нервная очень. Из князей *овских моя Натальюшка. Может, слыхал?

Отец Иван не сразу решился нарушить конспирацию, потом все-таки не выдержал, и ликующая старушка повезла от него привет своей невестке. Какое-то время они обменивались поклонами и короткими записками; к зиме отец Иван стал изредка выбираться в город, и они условились, что он зайдет к Наталье Михайловне домой.

Они встретились так, словно были знакомы не три дня двенадцать лет назад, а всю жизнь, чуть не с детства. Быть может, сообщено это чувство было с самого начала присутствием девочки. Наталья Михайловна улучила момент сказать отцу Ивану, чья это дочь, и, сделав ему знак не вести при ней разговоров о прошлом, отец Иван, ошарашенный, долго приглядывался к девочке, милой, серьезной, воспитанной, но, видно, почуявшей что-то и никак не желавшей уходить. Бабушка, сопровождавшая сюда отца Ивана, почти что силой тянула ее вон из дома, к себе на Спиридоновку. Девочка упрямилась и выдумывала разные предлоги, чтоб задержаться еще. В конце концов они ушли.

— Так вон оно что, вон оно что, — все приговаривал после их ухода отец Иван. — Вот, значит, как оно бывает. Значит, вот чья это дочь. Понятно, понятно. Но позвольте, значит, ведь это также дочь…?

— Этого я не могу вам сказать. Мне самой на этот счет ничего сказано не было, — отвечала ему Наталья Михайловна.

— Понятно, понятно, — опять начал приговаривать отец Иван, жалея, что все же не разглядел девочку как следует.

Они вспоминали свою первую встречу в Германии, всех знакомых, рассказывали друг другу о себе. Тут отцу Ивану пришла мысль, что он и сам должен был принять какое-то участие в девочке, и он сказал об этом Наталье Михайловне.

Наталья Михайловна твердо сказала: нет, не надо.

— Не надо. Она и так немного неуравновешенна. Я боюсь, как бы это не выбило ее из колеи еще больше.

— Вы боитесь, что я на нелегальном положении? — спросил отец Иван, хотя и предполагал, что дело не только в этом.

— Да, и этого боюсь тоже. Но больше всего боюсь, что не впрок ей будет ваше духовное спасение. Такое ведь быва ет, отец Иван, вы сами знаете, что так бывает.

— Она похожа на мать?

— Нет, что вы! — запротестовала Наталья Михайловна. — Хотя ту я в молодости ведь совсем не знала… Но насколько я ее себе тогдашней представляю. Иногда, конечно, напоминает, жестом каким-нибудь, голосом, интонацией. Это ведь передается… А так нет, вовсе не то… Вы знаете, — сказала она, вдруг устыдившись, — я вот что подумала… Если хотите, поговорите с ней. Может быть, это и будет ей полезно.

— Нет, нет, вы были правы, — сказал отец Иван. — Лучше не надо.

— Ее теперь ведь вряд ли удержишь. Я вижу, что она почуяла в вас что-то. Или бабушка не утерпела и шепнула ей. Я, правда, просила этого не делать. Но наша бабушка уж совсем без ума от вас. Святой, говорит, вы человек. Может, вы и в самом деле святой? Хотя посмотреть-то на святого, посидеть раз в жизни со святым.

Отец Иван укоризненно глянул на нее. Наталья Михайловна вспыхнула:

— Ох, извините меня, ради бога. Я со своим сыном и сама стала такой воинствующей материалисткой, что дальше прямо ехать некуда… А может, вы и вправду святой? Как странно, Господи, — задумчиво сказала она. — Ведь вас эти люди действительно почитают святым, да? Вы там и чудеса какие-то уже совершаете. Бабушка рассказывала тут одну историю. Я только не запомнила всего, потому что никак не связывала с вами сначала. Рыбу какую-то вы ее послали купить, не помните? Она сказала, что никакой рыбы теперь и в помине нет, кроме селедки, а вы сказали, что обязательно будет. И точно, в магазинах не было ничего, а на базаре один-единственный мужик продавал рыбу. У бабушки и еще продолжение было, только ей внучек с дедом не дали дорассказать, засмеяли бедняжку… Скажите, что ж… остальные там тоже так к вам относятся?

— К счастью, не все, наверное. Нехорошо это. Соблазн. Большой соблазн от этого может произойти, — огорчился отец Иван.

— Соблазн для иудеев, для еллинов безумие, — вспомнила Наталья Михайловна. — Забыла только, к чему это относится. У меня теперь и Библии-то нет. Я тут как-то хотела почитать, так бабушка свою не дает даже мне. Куда наша делась, ума не приложу. За всеми этими переездами да передрягами…