Владимир Кормер - Наследство

Прошло, наверное, часа два. У дальних соседей в конце коридора, возле кухни, били время от времени один удар стенные часы с испорченным боем. Мелик то зажмуривал, в надежде уснуть, до боли в висках глаза, то вскакивал и садился на постели, когда ему мерещилось, что гость все-таки поднялся и бродил по комнате. Обессиленный, убедившись, что тот так и лежит в прежней позе, как камень или труп, он откидывался на подушку снова, шепча себе панически: «Уснуть, уснуть», — задыхаясь от духоты и страдая от усталости и собственного безволия.

Короткие, прерывистые, беззвучные рыдания (или истерический смех — Мелик и сам не понял, что это было) прошли через него. Ему сделалось холодно. Затем глубокий, грудной, причинявший боль кашель вдруг пробрал его. За кашлем началась дрожь и стала бить его все сильней. Он встал, снял с гвоздя у двери пальто и накрылся им поверх одеяла. «А, я совсем простудился, — подумал он. — Давно не болел, вот и сглазил. Я кому-то хвастался недавно, что не болею. Видели бы меня сейчас». Приподымаясь на локте, он вперил глаза в темноту: ему почудилось, что спящий шевельнулся. Рыдания или дурацкий смех повторились снова, еще и еще раз; время между приступами все сокращалось, пока Мелика всего не затрясло в лихорадке так жестоко, что ему казалось, он слышит, что железные прутья кровати позвякивают от тряски в своих гнездах.

В страхе перед болезнью он наконец забылся.

Он проспал часа два или три и проснулся перед самым рассветом, когда на улице было еще темно, но неизвестно как чувствовалось, что рассвет вот-вот наступит, и долетавшие звуки были уже совсем другие — утренние.

Рубашка его была совершенно мокра от пота. Мелик стянул ее и начал тереть себе грудь, плечи и спину концом свалявшейся простыни. К его удивлению, ощущения болезни не было. Голова тоже не болела, лишь немного кружилась, но это показалось ему даже приятным.

— Вот, Бог, значит, все-таки любит меня еще, — сказал он, радостно озираясь вокруг и тут же со страхом замечая, что сумасшедшего в комнате нет. Он подождал еще немного, полагая, что тот вышел в уборную и сейчас вернется. По коридору расхаживали туда и сюда соседи, слышны были обычные разговоры, все было спокойно…

«Когда же, интересно, он ушел? — подумал Мелик. — …И что это такое я должен был ему узнать? Почему Лев Владимирович развелся с Татьяной? Или опять женится на ней? И почему я вроде бы должен жениться на ней? Вот дьявольщина!»

Он обвел глазами стол, ища чего-нибудь съестного, но, кроме прогорклого масла, там ничего не было. По карманам, он помнил, у него оставалось еще копеек сорок мелочи. «Хорошо бы сейчас выпить пивка, — подумал он, ощущая себя все-таки немного разбитым. — На пиво с сушечками как раз хватит. Только, пожалуй, рано еще… вообще-то нехорошо, — была следующая мысль. — Великий пост, а я начинаю день с пива. Надо пойти в церковь».

Он подошел к окну и раздернул занавески. Как следует еще не распогодилось, нежные утренние облака еще не разошлись, но кое-где проглядывало голубое небо, дома напротив внезапно ярко освещало солнце, и день обещал быть прекрасным, по-настоящему весенним. Соседские часы, которые так мучили Мелика ночью, пробили на этот раз правильно, восемь. Ванная была занята. Наскоро умываясь на кухне, он понял, что бриться у него сегодня все равно сил нет, и, поспешно одевшись, выскочил на улицу.

Тотчас же его охватило удивительно радостное, светлое настроение, какое бывало разве что в детстве, самое позднее в ранней юности или когда он вышел из лагеря. Он почувствовал облегчение оттого, что рутина, в которую он был втянут последние годы, вдруг прервалась. Он не должен был никого просить, ни у кого не надо было ничего клянчить, не надо было ждать ничьего решения — он мог действовать сам! На мгновение он остановился, спросив себя: почему он не мог действовать сам прежде, в других ситуациях, но тут же отбросил эти мысли: отчего-то он был точно уверен, что именно теперь пришло настоящее, и если прежние возможности он считал настоящим, то это была, без сомнения, натяжка. Может быть, это было оттого, что раньше перед ним всегда стояла безличная сила — Церковь или КГБ, а теперь ему предстояло бороться с конкретными людьми? «Я уже решил, что должен с ними бороться? Вот как. Интересное дело!» — усмехнулся он, стараясь успокоить себя. «Но все же единственный способ что-то изменить — это не сидеть на месте! — тут же сказал он себе. — Надо действовать!»