Леонид Жуховицкий: Умирать не профессионально

Малый движением бровей показал: да, не такой.

– Я ведь не бандит, – объяснил Тимур, – я хотел долг получить, и все.

Растерянный босс ждал следующей фразы, но не дождался.

– А много я должен? – спросил он.

Чуть поколебавшись, Тимур произнес:

– Я думаю, приблизительно штуку. Хотя лучше две.

– Ладно, – кивнул тот, – это по-божески. Долги надо отдавать.

В голосе было облегчение – видно, ждал худшего.

Он сунул правую руку во внутренний карман пиджака и, развернувшись к Тимуру, достал бумажник, очень медленно, чтобы Тимур увидел и понял, что это именно бумажник, а не, допустим, пистолет. Вытащил пачку зеленых и отсчитал двадцать сотенных. После чего спросил:

– А этого хватит?

– Нормально, – успокоил Тимур.

– Вопрос можно?

– Ради Бога.

– А кому я должен?

– Мне, – сказал Тимур, – только мне. И больше никому, полный расчет.

Он вылез из джипа, на всякий случай, однако, придержав дверь. Но у молодого босса не было даже намека на агрессию. Он спросил, показав глазами на водителя:

– А с ним что?

– Нормально, – махнул кистью Тимур, – спит. Минут через двадцать оклемается. Только не тревожьте, не то рвота начнется. А через двадцать минут не вспомнит ничего.

Молодой босс ему понравился: умный, спокойный, легко принявший неизбежное. Хороший должник. Не виновен? Этот, наверное, не виновен. Но должник, даже хороший, обязан платить.

Перед тем, как захлопнуть дверцу богатого джипа, Тимур все же обернулся и резанул молодого босса коротким, неожиданно холодным взглядом. Для его же пользы – чтобы напоследок не сделал глупость. Глупости не нужны.

* * *

Буратина дома навела марафет: помыла полы, разбросанные тряпки сложила в стопочку, куртку повесила в шкаф. Хлеб порезала и подсушила на сковородке, он вкусно пах маслом и горчицей.

– Чего это ты? – удивился Тимур.

– Надо же койку отрабатывать.

– За койку вроде мужики бабам платят.

– Бабам – да, а буратинам за что платить? За хорошее отношение?

– Хотя бы.

– За хорошее отношение ты мне пепси купил.

Он не нашелся, что ответить, и лишь за чаем наконец сказал:

– Все, можем ехать в Звенигород.

– Деньги надыбал?

– Ну да.

– Много?

– Две штуки.

– Правда? – обрадовалась она.

– Да вот, смотри.

Девчонка вытаращила глаза:

– Баксы?

– А надо было рубли? – огорчился он. Прикол получился. То она развлекалась, а теперь его очередь.

– Да нет, баксы лучше… Но…

Она с подозрением прищурилась:

– Слушай, а ты, случайно, не бандит?

– Куда мне, – вздохнул Тимур, – бандиты умные, на «мерседесах» ездят. А что, похож на бандита?

– Не похож, но…

– На бандита учиться надо, – сказал он, – там свой закон, свои понятия, абы кого не возьмут.

– А кто ты? – это было спрошено уже серьезно.

– Как кто? Дурак.

– Темнишь ты, Тимоха! – бросила она досадливо и, помедлив, сама себя спросила задумчиво: – Может, ты и вправду Тимур?

Он вздохнул:

– Мало же надо, чтобы тебя зауважали… Так что – в Звенигород?

– Это правда твои деньги?

– Наши, – возразил он, – наши с тобой.

Она довольно долго молчала, глядя на него пристально. Потом спросила:

– Послушай. Ты как, долго сможешь терпеть буратину?

– То есть?

– Ну, если я буду рядом? Неделю сможешь?

– Легко.

– А две?

– Без проблем. Чего это вопросы у тебя такие странные?

– Действительно твои деньги?

– Я же сказал.

– И можешь их потратить?

– А зачем деньги, если не тратить?

– Давай съездим к морю, а?

Он немного подумал. А чего бы, собственно, и нет? В Москве его ничего не держало. Спросил:

– Морей много, ты куда хочешь?

– В Геленджик, – ответила она без запинки.

– Была там, что ли?

– Я на море вообще не была.

– Сейчас же просто.

– Не получалось.

– Ну и что – название красивое, вроде Звенигорода?

– Ага, – засмеялась она и объяснила: – Туда подружка ездила.

Тимур согласился:

– Ладно, Геленджик так Геленджик.

– Правда поедем?

– Договорились же.

– А когда?

– Одно дело надо сделать. К другу съездить. Болеет.

– А чего с ним?

– Плохо с ним.

– А ты возьми меня с собой.

– Зачем?

– Я же медсестра. Хреновая, но все же. Мало ли… Вдруг пригожусь.

* * *

У Лешки Каравайкина он не был уже недели две. Перезванивались часто, а вот ездить – не ездил. Тяжело, когда друг болен, а помочь нельзя. Жене Глашке денег дал, месяца на два им хватит, потом даст еще. Врач был свой, бабки не брал, но, к сожалению, и не обнадеживал. Лешку обездвижило на левую сторону, по квартире передвигался, но не более того. Тимур ездил бы и почаще, хоть в шахматишки сыграть – но мешала Глашкина с трудом скрываемая неприязнь. В болезни мужа она видела и Тимурову вину – мол, пили когда-то вместе, вот мужика и заклинило. Хотя пили давно и не так уж много, и, скорей всего, отложенно сказалось давнее тяжелейшее сотрясение мозга: дня три тогда был без сознания. Оклемался вроде, все устаканилось, но врач сказал, что такие вещи даром проходят редко: сосудики в мозгу смещаются, а долгое время спустя какой-нибудь ослабленный лопается, и вот вам результат. Но на Глашку Тимур не обижался: ведь в главном она была неоспоримо права. Четверть века дружили, шли по жизни локоть к локтю, вроде бы все общее – но теперь он мужик в порядке, вон девки клеятся на Арбате, а Лешка даже в туалет ходит по стенке. Эту свою вину Тимур чувствовал без всякой Глашки. И теперь, уже на улице, подумал, что не надо было девчонку с собой брать: Лешка-то поймет все правильно, а вот Глашка легко может завестись. Перерешать он не любил, но тут, пожалуй, надо перерешить.