Антон Соя - Порок сердца

— Дроздецкого. О господи! Час от часу не легче. Так я с Ким из-за Гриши ругалась? — Фамилия любимого мужа вернула Катю к реалиям. «А вдруг вся эта галиматья — правда?» — пронеслось у нее в голове.

— Не-ет! Из-за Женьки. Не сбивай меня. Я и так сама собьюсь. Короче: Ким пропала, ты пропала — в общем, невеселая какая-то пежня началась. Только Ленка ходила довольная, аж смотреть противно. Я это на беременность списывала — они давно с Сашкой ребенка хотели, но что-то не получалось у них. Она как шелковая тогда стала, просто ангел, куда весь сволочизм делся? Но Павлов ее все равно грохнул. Бейсбольной битой по башке. На девятом месяце. Пиздец!

Все из-за Женьки. Павлову какая-то сука записку подкинула, что у Ленки ребенок от этого пидора. Ну а потом мы узнали, что ты в тот же день в аварию жуткую попала, тогда же и Женька пропал бесследно. Кобель, он и есть кобель, лучше б он и вправду был голубой. И тебе жизнь испортил, и Лену загубил, и Павлова в тюрьму отправил. Ты-то вон, молодец — муж, дочь, а Ленка-то на кладбище. Сашка сидит, еще лет семь ему, походу бедолаге. Вот так вот. Правильно, его козла быстроногого кастрировали!

— Кого — Павлова?

— Да нет же, Женьку твоего! Ромео недоделанного!

Ну это уже был явный перебор, может, во что-то она и поверит, но в такое! Кто уж что придумал, она потом разберется, а пока Катю пробил нервный смех:

— Как кастрировали, кто?!

— Уж не знаю, правда ли. Но говорили, что Ленка перед смертью ему банан отчикала, под самые помидоры!

— Боже, какой мрак, какая грязь!

— Да ладно, не убивайся. Может, врут. Женька-то пропал с тех пор. Ни слуху ни духу. Я думаю, убили его, а может, он сам этот слух распустил, чтобы отстали от него, не искали. Павлов-то, он и на зоне Павлов, он и оттуда бы кобеля этого достал. Знаешь, как он убивался, на суде плакал, что Ленку да дитя невинное загубил. Я Сашу так жалела! Не с той бабой он связался. Лена-то хоть красивая, но походу бессердечная была, порок сердца — это ж надо какой точный диагноз. Порок и есть порок.

— Нельзя так про покойницу. Нехорошо это.

— Может, Катюха ты и права. Я, грешным делом, Ленку эту не любила, даже боялась. Вид этот ее походу вечно похоронный. Когда узнала я, что у нее ребенок-то от Женьки должен был быть, у меня прямо в башке как прояснилось: Жанка задушенная да утопленная, Ритка пропавшая, потом ты — все одних рук дело. И не маньяка коламского, как Стрелка считала, а ее ревнивой сучки, Ленки-испанки. Женьку-то, понятно, Павлов замочил, концов не найдешь. А всех остальных — точно Ленка. Сама или руками гориллы своей глухонемой! Как ее не стало, так в городе люди и не пропадают, так, драки пьяные да бытовуха обычная.

— Что-то ты подруга совсем напилась походу, — передразнила Беллу уставшая Катя. — Как же меня Лена ваша убила, если вот она я, с тобой рядом сижу? Что-то не сходятся концы с концами в твоей страшной истории!

— Ой, прости. Да и хуй-то с ней, с этой Леной. Померла и померла. Я походу и правду нахерачилась как свинья! Я так рада, что ты объявилась! Как мы с тобой тогда зажигали! А поехали ко мне домой, возьмем кокса, водилу моего, мальчишку из балета, на которого ты запала. А? Тряхнем стариной?

«Хватит, хватит! Все, полным-полна моя коробочка, хватит с меня „гламурного" прошлого. Пора принять хорошую пилюлю», — шумело в голове у Кати.

— Ладно, Бел, спасибо тебе. Хватит мне, пожалуй, на сегодня. Хорошего понемножку. Пойду, лекарство приму, отдохну в гостинице. А то что-то дурно мне. Мутит.

Расцеловавшись напоследок со старой подругой и пообещав, что обязательно еще увидится с ней, но не оставив своих координат, Катя побрела в гостиницу, переваривать помои, в которые ее окунула Белла. Она никак не ожидала такого каловорота и была уверена, что большая часть рассказа — пьяный бред. Роман с местным мачо — возможно, варьете, казино, наркотики, долги — тоже, наверное, могло быть, а вот истории с отцом-педофилом, отчимом-самоубийцей, пропавшей Ким, оказавшейся Гришиной женой, бейсбольной битой в голове у беременной маньячки Лены и кастрацией гея-кобеля явно дурно попахивали. «Бред рыжей кобылы!» — подумала Катя и нервно засмеялась. Вместо облегчения она чувствовала обиду, злость и брезгливость. А еще ей очень захотелось обнять надежного доброго Гришу и любимую малявку. Пыл исследователя заметно поугас. «Отдохну, на кладбище — и пулей домой», — решила Катя.

09.09.2006 14:30

Газета еще пахла типографской краской и пачкала руки. Ну и пусть, он откроет газету и прочтет ее всю от корки до корки, и пока не дочитает последнюю строчку, он не будет смотреть на часы и прислушиваться к телефонам. Да, она все-таки уехала, и от нее нет никаких известий. Ладно, он постарается, он справится с нервами и не будет попусту психовать. Он аккуратно положил обе телефонные трубки — и городскую, и мобильную рядом. Ну а вдруг она все же позвонит…