Антон Соя - Порок сердца

— Ясно. Ты почти такой же безумец, как я. Чуть что — за горло неверную. Или все — или ничего. А если я тебе скажу, что знаю, кто задушил Ким, — у тебя совсем отойдет от сердца?

— Что ты тянешь жилы-то?

— Ну ладно, ты сам попросил. Лена. Это сделала Лена.

— Не может быть! — Григорий опять вскочил, но на этот раз он прошел через всю кухню и тихо прикрыл дверь. После этого вернулся к столу. Стоя, налил себе полный бокал коньяку и залпом его осушил. Потом опять уселся на табурет в той же позе — обхватив голову руками. — Не может быть.

— Я сама слышала, как она в этом призналась, правда, не видела. Дословно это звучало так: «Одну твою сучку я уже грохнула. Придушила косоглазую. Докторишка ее рогатый до сих пор убивается, на себя думает. Бухать надо меньше».

— Расскажи подробнее!

— Хорошо. В тот февральский вечер я была у Жени — он был в серьезной депре из-за исчезновения Кати, винил себя во всем. У него уже месяц никого не было, он нуждался во мне и сам попросил меня приехать, это был тот самый шанс, который я так долго вымаливала у судьбы. Мы снова должны были стать любовниками. Так решила я, но жизнь решила по-другому. Я только вышла из ванной, Женя был в соседней комнате, как раздался звонок и в квартиру завалилась Лена. Свет Женя не включал, поэтому я их почти не видела, зато слышала отлично. Они внаглую занялись сексом! Беременность превратила обычную стерву в монстра, вседозволенность и безнаказанность развратили ее до основания. Я своими ушами слышала ее признание, хотя это было даже не признание, а хвастовство. Она просто глумилась, выливая на него всю свою грязь, хвасталась силой своей любви, позорила предателя Женю, а я сидела в соседней комнате, боясь пошевелиться и даже, не скрою, испытывала, кроме ужаса и отвращения, некое удовлетворение. Я много лет подряд прятала под маской цинизма и безразличия такие же чувства, сколько раз мысленно я громила весь этот мерзкий мирок своего предателя-братца, этого безмозглого кобеля, из-за которого я поломала свою жизнь. Я даже прониклась сочувствием к этому страстному беременному монстру. Я была уверена, что они продолжают заниматься сексом, поэтому, выслушав исповедь Лены, была смущена ее последними словами: «Сдохни, кобель. Без него — ты ничто». Как только за Леной захлопнулась дверь, я влетела в комнату, включила свет и увидела брата на кровати: он сидел, одной рукой зажимая рану внизу живота, но кровь все равно продолжала хлестать на простыню, а в другой руке он держал, как свечу, сжав побелевшие пальцы, свой еще эрегированный член. Лицо Жени было белее простыни, глаза вылезли из орбит. Он беззвучно кричал. Болевой и моральный шок превратили его в статую Родена. Мой скорчившийся мальчик. Все это было так нелепо, страшно и в то же время смешно, что я в первое мгновение просто растерялась. Его рука протягивала мне член, словно новогодний подарок. Меня душил нервный смех, началась истерика. Я стала скакать вокруг брата, смеясь и прикалываясь от души. «Что, Женя, решил поделиться по-братски со мной своим богатством? Это слишком крутой подарок, пожалуй, я не смогу его принять! Хотя нет, может, и смогу. Может, мне пришить его себе? А, Жень? Видишь, Бог правду видит!» Внезапно я наступила босой ногой в лужу крови и вернулась в реальность. Мой брат, любимый брат истекал кровью! Моментально придя в себя, я рванулась к себе в комнату, благодаря судьбу за то, что дежурный чемоданчик с инструментами был всегда со мной. Мне удалось почти невозможное — спасти основные нервы и сосуды, остальное доделали коллеги в Москве. Через два часа Женя, наколотый обезболивающими и с наскоро пришитым обратно пенисом, спал как младенец. А я сидела рядом, гладила его и пила коньяк, пытаясь унять страшную дрожь в руках и спине. Меня колотило как в ознобе. Из-за пережитого ужаса мне было не до переваривания исповеди Лены. Позвони я тогда в милицию, наша история закончилась бы той январской ночью, но я напилась, вырубилась без сил, а через пару часов меня вернул из небытия звонок попа, он звонил Жене, но, услышав мой голос, стал кричать, что меня послал сам Господь, в общем, кошмар продолжался. Я собралась, наклеила усы, стала Виктором и поехала смотреть, как судьба распорядилась отрезательницей членов. Что было дальше, ты знаешь. Сообщить тебе тогда правду о смерти Ким означало — разрушить ту хрупкую паутину равновесия, которую мы наплели, и лишиться главного приза, дарованного судьбой, — Катьки. Ты должен меня понять. Я думаю сейчас, через восемь лет ты сможешь взглянуть на весь этот коламский кошмар другими, спокойными глазами.