Антон Соя: ЭмоБоль. Сны Кити

Всё. Всё самое плохое — в моих снах.

Всё самое хорошее — в моих снах.

Самое плохое в моих снах, что они сразу забываются.

Самое хорошее в моих снах, что они сразу забываются.

Самое плохое в снах, что они иногда сбываются.

Пусть сны останутся снами.

Останутся с нами.

Снами.

Некоторым людям проще вскрыть вены, чем открыть кому-то своё сердце. Сердце, онемевшее от застарелой боли и тоски. Обледеневший стальной моторчик, ритмично качающий кровь в обычном, ничем не примечательном двадцатилетием теле. Девчонка как девчонка. Разве что с хирургической сталью, украшающей пронзенную в разных частях тела кожу, явный перебор. Металл внутри, металл снаружи, металл в голосе.

— Привет, я биоробот Кити. Живу на автопилоте. Ем, сплю, работаю, занимаюсь сексом, бухаю и даже иногда заливисто смеюсь. Вот только вся эта бурная жизнедеятельность мне глубоко пох, потому что я никогда никого не полюблю. Никогда. Никого. Ну и зачем тогда жить? Не знаю. Наверное, мне просто нравится жить. У меня есть то, что никто не сможет отнять: мои сны и моя боль. Каждое утро я просыпаюсь счастливая. Счастливая, но ненадолго: пока не пойму, что проснулась. Знаю, что в этих беспамятных чудесных снах я с ним. С моим Егором. Хотя самих снов никогда не помню. Но может, что-то изменится. Я искренне надеюсь на это. Я — хренова оптимистка. Сказала — и самой смешно. Оптимистка Кити Китова, слышали? Это не та, на глазах у которой три года назад ни за что убили её парня? Точно-точно. Она самая. А после она с токсическим шоком по ошибке попала в морг, и маньяк-патологоанатом чуть не пустил её чахнущее тело подетально на чёрный донорский рынок? Ну да, и это было. А потом, кажется, про неё написал какой-то гад в своей книге, и вся личная жизнь Кати стала достоянием каждого олигофрена, умеющего читать. Именно так. И за прошедшие три года Катя никого не полюбила, живёт с подругой и хранит верность своему Егору? А вот это уже не ваше собачье дело. Так что оптимисткой, с таким неподъёмным багажом, я могу себя назвать только с явным саркастическим подтекстом.

Никогда… Никого… Сначала я хотела избавиться от этой бесконечной, не проходящей, ноющей, сверлящей, тупой боли, пыталась вырвать из памяти всё, что со мной случилось, забыть смерть Егора, забыть самого Егора, его руки, его глаза, его запах, перестать слышать его голос у себя в ушах, стереть его из памяти… Безжалостно жала на «delete» в своей голове. Но стало ещё хуже. И тогда я просто стала жить с болью. Сначала жить, потом дружить. Загнала боль занозой в сердце, а сердце — в грудную клетку. И живу. Надеялась, что со временем боль уйдёт. Не ушла. Читала в «мудрых» женских журналах, что молодые женщины тоскуют по бывшим любимым максимум два года. Фигня, не про меня. И кто только участвует в этих исследованиях? Да у вас даже за всю жизнь может не быть сотой доли того счастья, которое могло случиться со мной. Могло, но не случилось. Видите, как у нас много общего? Зато у меня есть эта чёртова боль, или любовь, — мне всё равно, как её называть. А ещё я научилась прятать своё горе глубоко-глубоко. И другие чувства тоже.

Если бы не идиотская книжка, никто бы и не догадался, что когда-то я была эмо. Я теперь такая же, как все. Немного альтернативная. Худая, злая, спортивная. Пирсинг? Так у всех сейчас пирсинг. Татуировки? Теперь у каждого лоха с деньгами могут красоваться татушки на теле. Приходите в наш салон на Невском, и будете такими же красивыми. Небольшой продактплейсмент. На самом деле я люблю свой салончик. Работа не пыльная — украшать собою место, сидеть на телефоне, общаться с клиентами и трещать с мастерами. Вот. Жаль, универ пришлось бросить. А кто бы не бросил на моём месте, если каждый дебил при встрече тычет в тебя пальцем:

— Ой, смотрите, это же та самая Кити, про которую «ЭмоБой» написали! Ничего такая, хоть и эмо.

Тёлки — тоже такие заботливые — выстроились в очередь:

— Ой, Катя, нам так жаль Егора, такой ужас! А на кладбище что, всё так и было? Ничего не помнишь? Бедненькая!

— Да пошли вы все!