Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

Тоской и безысходностью повеяло на Аэроплана Леонидовича от «Иосифовича» — неверное отчество, неумело употребленное в шутливом письме двух старых перечниц, облик которых ему совершенно не представлялся, напомнило ему о прожитых годах, о весьма неопределенном будущем. Шестьдесят шесть — не шутки, может, еще шаг и — шнопс, перебор. Сделав усилие над фантазией, естественно, могучей, Аэроплан Леонидович попытался представить одноклассниц в виде расплывшихся бабулек с хитрыми, а, может, и подлыми, разрумянившимися рожицами, в кофтах, непременно растянутых, в черных тапочках с рыжей меховой опушкой, с походкой, увы внаклон и враскоряку. Жеманничая и повизгивая от удовольствия, перечницы составляют текст письма и придумывают анкету, где ни вопрос, то не то, что глупость, а несерьезность, несолидность и не должный уровень. «Сколько раз тебе пришлось вступать в законный брак и сколько раз довелось менять фамилию?» — такой вопрос задают только женщины или работники отдела кадров. Если первые из любопытства, то какой из этого навар вторым?

Аэроплан Леонидович вспомнил, что он, можно считать, был один раз женат, фамилию менял, вернее, меняли, но как считать — сколько раз? В грудном возрасте нашли его возле санитарной брички красные конники. Никаких бумаг при нем не оказалось, красные конники дали ему смелое и романтическое имя Аэроплан, отцоство — по имени комиссара, а фамилию — Около-Бричко — по месту нахождения, на тот случай, если вдруг понадобится такое обстоятельство для родителей или для автобиографии, потому что младенцев, как правило, находят в капусте или их поставляют аисты, а под бричкой, пусть и санитарной, мог объявиться лишь особенный человек.

В старших классах средней школы у него была другая фамилия, приемного отца, бывшего владельца санитарной брички, который и разыскал подкидыша, когда тому исполнилось двенадцать лет. А через четыре года, идя ночью открывать дверь, родитель-доброволец прежде, чем открыть ее, разбудил Аэроплана и, торопясь, потому что стучали очень требовательно, жутко прошептал: «Запомни: я тебя насильно усыновил. Говори всем и везде, что Валдайского ты за отца не считаешь. Отрекись от меня, и тебе будет легче. Отрекись, Аря, отрекись!» И Аря отрекся, не чувствуя абсолютно никакой вины перед родителем-добровольцем, отрекся ведь по его собственному желанию, дал ему как бы полный расчет, и больше владельца санитарной брички не встречал.

Таким образом, Аэроплан Леонидович менял вроде бы фамилию несколько раз, если иметь в виду самую первую, никому не известную; в действительности же — всего один раз на Валдайского да и то временно. Составительницы анкеты, конечно, знавали его как Валдайского, затем, в десятом классе, — как Около-Бричко, и по соображениям пардонности могли бы воздержаться от малоприятного для него вопроса. У анкет самое главное отвратительное свойство в том, что они составляются под копирку.

Аэроплан Леонидович вспомнил и Христину Элитовну, и Галину Драмовну! Вспомнил по вопросу: «Какие у тебя были прозвища в школе и какие потом? Какое самое последнее?» Аэроплан Леонидович без всякого стеснения намеревался угостить одноклассниц собственным скромнимом : рядовой генералиссимус пера, пусть позавидуют. И как только он представил отвисшие челюсти у хитрых бабулек, его осенило: Кристина Элитовна — да это же Кристина, по прозвищу Исуска, а Галина Драмовна — никто иная, как Заячья Губа, Зайчиха.

Та самая Зайчиха, оплывшая от сладостей, как подтаявший на солнце торт, с блинообразной физиономией, со сшитой заячьей губой, вдобавок еще и густоконопатая, которая повадилась опускать в карманы его шинели таинственные анонимные записки с волнительными на ту пору глупостями, вроде: если тебе нравится какая-нибудь девочка из нашего класса, то пусть на уроке физики лежит у тебя на парте учебник французского языка, а если нет, то по тригонометрии. Получив такую записку, Аря был почти уверен: писала Кристина, самая красивая девушка в классе — ее давно по этой причине никто не называл Исуской. Ведь именно она обожала французский язык и терпеть не могла тригонометрию.

Как и предлагалось, Аря на уроке физики держал на парте учебник французского, тайком кося глаза в сторону Кристины — она сидела напротив, в соседнем ряду, их разделял проход. Кристина, сложив руки на парте, как первоклашка, внимательно слушала учителя физики, прозванного Козлом за седую бородку. Потом Козел заставил их решать какие-то задачи, и Кристина корпела над ними, разрумянилась, то и дело поправляла прядку волос, закрывающую ей глаза. Скоро должен был прозвучать звонок, а она так и не взглянула в его сторону. Разозлившись, Аря накрыл учебник французского тригонометрией и больше не обращал внимания на записки, которые по-прежнему находил в кармане шинели.