Ричи Достян - Кто идет?

А еще через некоторое время туман пошел вовсю. Обильный и валкий, он с удивительной жадностью впитывал в себя пространство. Отдельные летучие его волокна дотянулись уже до рубки. Сразу испариной покрылись окна, а в воздухе растворился кислый запах влажной меди.

Сомневаться больше не приходилось. Аленкин с минуты на минуту ждал команды капитана становиться на якорь. «И проторчат они здесь, — с тоскою думал он, — кто знает сколько — час, три, шесть часов!.. А это значит, что стоянки в Сталинграде вообще может не быть, придут и уйдут, как поезд».

— Становитесь к штурвалу, товарищ Аленкин, — сказал капитан. — А ты, Ветохин, гляди бакена!

«Ай да дед! — с неожиданным восхищением подумал Аленкин. — Вот это капитан!»

Ветохин с большой неохотой отдал штурвал Аленкину. Подождал немного подле, потом встал в правом углу рубки у спущенного переднего окна, из которого тянуло сыростью, и уныло уставился во мглу. Ветохин был уверен, что они вот-вот встанут на якорь, капитан пойдет к себе в каюту, и тогда можно будет погреться за трубой позади рубки. Неплохо просидеть вахту за теплой трубой в такую промозглую ночь, подремать можно даже украдкой. И чего их понесло в туман! Опасно, трудно…

С каждой минутой горизонт становился короче. Впереди оставалось лишь небольшое пространство живой воды, где плясали еще под бакенами короткие, юркие блики.

Капитан вышел из рубки с биноклем в руках, чтобы лучше ориентироваться. Ветохин, воспользовавшись этим, доверительно сказал штурману:

— Чего это наш… самое время якорь отдавать!

— Не твое дело, — обрезал его Аленкин.

Сбавив ход, они шли, ориентируясь теперь по мутным очертаниям правого берега, к которому здесь близко подходил фарватер.

Прошло еще немного времени, и уже было не отличить тента теплохода от реки. Она окончательно пропала с ясной своей синевой, со всеми звездами, со всеми своими огнями и бликами.

А штурман все больше, все оживленней говорил. Голос его стал уверенней и тверже. В эти минуты он не сомневался, что им удастся выбраться из тумана и они вовремя придут в Сталинград.

— На Козьем острове вижу маяк!.. А вон по мачте белый бакен и следующий тускленький…

Капитан больше с ним не спорил, а если в его голосе еще слышалось раздражение, то лишь в замечаниях, которые он теперь поминутно делал Ветохину:

— Гляди острей, гляди ж бакена, Ветохин!

— Пора сигналить, — как бы про себя сказал Аленкин.

— Верно, — подтвердил капитан и, подняв руку, сам взялся за рукоять свистка. Трижды бесконечно долгий и унылый звук покатился по Волге, его много раз перепело эхо, как бы подбирая тон попечальнее.

Ощущение от этого первого тревожного сигнала, от того, что теперь уже во всеуслышание сказано: «Иду в тумане», было такое тягостное, что даже Ветохин не выдержал, тихо выругался, высунул руку наружу и, видно, ничего не ощутив, со вздохом сказал:

— Хоть бы ветерок подул.

А ночь все мягчела. Все больше тускнели огни, как будто надевали на них чехол за чехлом.

— Буксир идет, что ли? — снова заговорил Аленкин.

Капитан молчал. В неестественной тиши мягко и стройно подплывали слепые огни встречного.

— Застопорите, товарищ капитан! — с волнением скомандовал Аленкин.

— Есть, машина стоп! — отозвался капитан и перевел ручки машинного телеграфа с «тихого» хода на «стоп», — Пропустим караван, хоть он и невелик.

Мимо шел караван. Шумела невидимая вода. Теплоход стоял. На этот раз два долгих свистка унеслись куда-то в невидимый мир, тут же возвратясь сочувственным и задушевным откликом.

По этому быстро вернувшемуся эху Аленкин сообразил, что берег очень близок.

Капитан наклонился к нему и спросил мягко:

— Возьмем тихим, а?

Преодолевая волнение, Аленкин сказал спокойно:

— Да, пойдем тихим, этой стороны пока держаться не опасно, вон там пониже — там опасно.

Теплоход двинулся беззвучно и легко, словно его кто-то ладонью подтолкнул, и пошел, пошел скользить, часто будоража ночь тревожными, вопрошающими свистками.

— Грибная погода, черт бы ее побрал, — выругался капитан и, сняв висевший на задней стенке рубки тулуп, накинул его на плечи. Пол в рубке и тентовая палуба были совершенно мокрыми, хотя не выпало ни капли дождя.

Туман густел. Чернее стали силуэты. Слева от Аленкина стоял капитан, справа, в самом углу, торчала большая голова Ветохина.

— Опять кто-то идет, товарищ капитан!

— Вижу, — отозвался тот, не отнимая бинокля от глаз.