Ричи Достян - Кто идет?

— Ну и что же ты решил?

— А я с вами, товарищ капитан, хотел посоветоваться— поскучневшим голосом отозвался рулевой. Он искоса поглядывал на Аленкина и думал: «Красивый парень, молодой, а сердце в нем что у козы… Стоит, глядит и ничего, кроме бакенов, не видит».

— Ну куда, куда ты, Ветохин, возьми полевее!

Капитан резко обернулся к Аленкину и спросил:

— Вы что это, опять не спали перед вахтой?

— Не пришлось, товарищ капитан, документацией был занят.

— И опять в салоне первого класса?

Аленкин промолчал. «Вот черт, заметил все-таки».

— Перед вахтой штурманам полагается спать! — жестко сказал капитан. — Ночь сегодня будет трудная — не видите, Волга полна звезд, к туману это. — Помедлив, капитан добавил: — Посмотрим, как вы знаете плес. Идти придется, считай, без обстановки.

— Я готов, товарищ капитан, — бойко ответил Аленкин, а сам подумал: «Только экзамена сегодня не хватает».

Чтобы не нарваться на замечание капитана, он все больше придирался к рулевому:

— Клади круче, клади на борт, сомнешь ведь бакен!

На этот раз Аленкин был прав, и капитан шутливо заметил:

— Второй персональный бакен хочет заработать. Есть уже на Аграфеновском перекате Ветохинский бакен, будет и второй. Помнишь, Ветохин?

Рулевой не ответил.

— Помнишь, как середь бела дня за бакен зашел?.. Ну, раз молчит, значит, помнит. В прошлую навигацию, — принялся не в первый уже раз рассказывать капитан, — сработал товарищ Ветохин, ну и сработал!

Рулевой упорно молчал.

Аленкин знал, что после этих слов последует фраза: «Чуть было песка не прихватили». Капитан не заставил себя ждать.

— Чуть было песка не прихватили, — сказал он все с той же слышанной много раз благодушно-сердитой интонацией.

Большого труда стоило Аленкину слушать все это молча. А капитан продолжал:

— … С этих пор называется этот бакен Ветохинским… навечно..

Так и шла вахта. Стоять Аленкину было трудно — ныли ноги, хотелось спать. Потом он неожиданно взбодрился. Теплоход подходил к Камышину, и Аленкин подумал, что в Камышине Тоня может выйти на палубу. Она делала это не раз, даже на очень поздних стоянках. Скоро он уже не сомневался в том, что она выйдет.

В Камышин пришли точно по расписанию — без пяти два.

Аленкин пропустил вперед капитана и, идя следом за ним, уже с трапа заглядывал на палубу. Там никого не было.

Капитан пошел на пристань, Аленкин прошел по палубе до носа и заглянул на левый борт ― и там ни души! Тогда он спустился вниз, сдал дежурному сведения о количестве пассажиров и с деловым видом вышел на палубу дебаркадера. Стараясь держаться в тени, он поглядывал то на верхнюю палубу теплохода, то в ярко освещенную диспетчерскую, где сидел капитан, расположившись по-домашнему: нога на ногу, фуражка на столе. Он разговаривал с молоденьким дежурным по вокзалу. Улыбался. Грозил ему пальцем. Дежурный тоже улыбался, смущенно опустив голову.

Зазвонил телефон. Дежурный послушал, посмотрел на капитана и молча передал ему трубку. Капитан слушал, и с его лица быстро уходило оживление, черты деревенели, глаза стали перебегать с предмета на предмет — капитан злился. Потом он начал кричать. Аленкин не стал прислушиваться, он топтался на месте, не сводя теперь глаз с верхней палубы. Он ждал, что вот-вот откроется из классов дверь и на белую палубу выйдет Тоня в длинном байковом халатике, и лицо у нее будет такое, как будто она и не ложилась спать. Она подойдет к перилам, поежится от ночной прохлады, потом прислонится к белой колонке и будет смотреть на него. А ему больше ничего и не надо.

Настроение у Аленкина портилось. С носовой части дебаркадера, точно ее позвали, бежала белая кошка. В трех шагах от Аленкина она остановилась. Подняла голову. Посветила на него снизу вверх лунными дырами глаз и просительно-зло мяукнула.

— Пошла! — шикнул Аленкин и топнул. Кошку как волной смыло. Он посмотрел на часы. Скоро отвал. Теперь он почему-то стал замечать все неторопливое, тягучее. В нескончаемом мелькании людей видел только идущих медленно. Ему казалось, что мимо, без конца, одни и те же люди проносят одну и ту же пару огромных черных арбузов… В какие-то минуты он начинал вдруг слышать еле уловимое поскрипывание мостков, потревоженных волною. А то вдруг какой-нибудь голос, выделившись из общего гама, назойливо лез в уши.

На пассажирской палубе, у самой кормы, заговорили двое. Говорили от нечего делать, так, чтобы убить время, со странными паузами посреди слова. Уловив сочный шлепок о воду, Аленкин догадался, что говорившие ели арбуз.