Виктор Рид - Леопард

Не надо торопить события. Он сразу поймет, когда Великий будет доволен.

Он пододвинул винтовку к себе, завернулся в одеяло и улегся ногами к огню. Жук в боку продолжал царапаться. Эта боль также была возмездием. Таков закон.

За ночь огонь поглотил весь валежник, в костер заглох, а мальчишка, даже не пытаясь заснуть, лежал и слушал дождь. Тени в пещере взяли верх над светом и, наступая, превратили его в узенькую полоску над угольями. Снаружи дикие голодные воды разрывали и проглатывали куски земли такой величины, какой может поглотить только землетрясение. Огромные валуны грохотали, как осадная артиллерия.

Это так же недопустимо, как ложь в исповедальне. Да, да, именно так. Это так же скверно, как ложь в исповедальне. До сих пор не предпринять ничего для того, чтобы с черным дураком что-нибудь случилось. Можно еще как-то объяснить его неудачу, когда дело касалось его собственного отца. Отец не шутил, связывая ему руки на ночь. Он же в свою очередь устраивал целое представление: перед сном кротко становился на колени, сплетая пальцы над перетянутыми запястьями и придавая лицу самое ангельское выражение — точь-в-точь как у ангелов на стенах церкви в Найроби.

И, заложив массивный краеугольный камень в виде «Отче наш», он умиленно рассыпал вокруг него «Богородица, дева, радуйся», «…Блаженна ты средь жен, и благословен плод чрева твоего…». Как ерзал тогда рыжий бык! «Молись за нас, грешных…» При этом он смотрел на отца в упор. Но ему никогда не удавалось одурачить рыжего быка до конца. Руки оставались связанными. Теперь же он был свободен.

Он поднял голову и окинул черного взглядом. Сон обернул Небу одеялом, он лежал в нем, упакованный, как сосиска.

Небу спал, как его земля, как не разграбленные еще леса и реки. Его глаза были плотно сомкнуты, и только легко вздымавшееся одеяло показывало, что в нем скрывается жизнь. Он спал в едином ритме со страной, и, если бы дождь прекратился или ветер внезапно затих, он тотчас проснулся бы. Что он, впрочем, и сделал, лишь только земля склонилась в сторону солнца.

Он выплыл из сна точно так же, как несколько часов назад вплыл в него. Шорох его пробуждения был легок, как шорох птичьего пера, но интенсивно излучавшиеся мысли мальчишки столкнулись с этим шорохом. Это было предупреждением. Серое лицо исказилось, и мальчишка откинулся на расстеленное одеяло. Черные глаза быстро обвели пещеру и побежали ко входу, за которым черная вода продолжала низвергаться. Там было темно, но Небу слышал, как приближается рассвет. Об этом пропищала ящерица, мокрая и продрогшая, забившаяся под лист. Об этом прокашляла большая кошка, которую давно уже раздражала вода. Он сел и подбросил в угли несколько палок, и тени прыгнули прочь.

За ночь жук в ране отрастил бороду. Он стал старше, отрастил бороду, он цеплялся когтями за внутренности, чтобы сохранить равновесие. Боль пенилась в животе. Когда мужчинам-масаи исполняется сорок, сильные и молодые бросают их в зарослях на попечение старых жен и могучих львов. И старики воздвигают изгороди у реки, делают из навоза кирпичи, строят дом и ждут в нем прихода смерти. Иногда ты набредаешь на них. Их орлиные очи тусклы и покрыты прожилками, их старые кости торчат в локтях и в коленях, их животы, круглые, как футбольные мячи, издают урчание. И копья в их руках не похожи на солнечные лучи, струящиеся между пальцев, их, скорее, можно сравнить с топорами мясников на базаре. Они привязывают свой скот рядом с жильем, и кнуты им не нужны.

Он помнил торжественный свет луны на празднестве, когда он был признан воином, юным воином. И он также помнил свой первый набег с Коко и радостную работу кнутов. Они поймали констебля из здешних поселенцев. Они взяли его на дороге к рынку и, оглушив ударом по голове, затащили в джунгли. Это было время Незнакомого Чувства.

— Смотрите на него, все смотрите! — воскликнул Коко, обращаясь к своим новым людям. Он ткнул палкой в светло-желтое хаки молодого поселенца. — Смотрите на него и переживайте Незнакомое Чувство.

И белый констебль, съежившийся в грязи и похожий на светло-желтый шар, в ужасе поглядел на них.

— Поклонись нам, поклонись Африке, ты, чудовище! — закричал на него Коко. — Освободи моих юношей от Незнакомого Чувства. Пусть они привыкнут гордо стоять перед бванами, поверженными на колени!

И, щелкнув пальцами, он призвал к действию молодых воинов, сжимавших кнуты. Они медленно раздевали констебля. Сначала они сняли с него одежду. Пастушьи кнуты разрезали ее на ленты. Они раздели его догола, и он был как ребенок в ванне. И он извивался под их ударами, он кричал и взвизгивал, корчась в грязи. А молодые воины, которые до чрезвычайного положения были великолепными пастухами, не пролили ни капли крови, пока он не остался совершенно голым. Да и потом кровь проступала лишь капельками с булавочную головку, капельками, похожими на драгоценные рубины.