Виктор Рид - Леопард

Мальчишка прислушивался к пронзительной музыке, звучавшей в нем. Она была громче, чем свист воды, рвавшейся вдоль деревьев. Эта музыка была тайной и прекрасной. Она не струилась вверх и вниз, как та музыка, которую слушают по радио, она просто входила в него и уходила прочь. Она доносилась с высот. Она была звездной. От нее приходили в голову самые удивительные мысли. Однажды эта музыка зазвучала, когда отец по пути сюда нес его на плечах. После этого случая отец всегда связывал ему кисти рук, когда нес его на плечах.

— Я люблю спать не дома, — проговорил он, наливая кофе безмолвному Небу. — Ребята в Найроби говорят, что я похож на ящерицу гекко. Ты знаешь ящерицу гекко? Такая серая, урчит по ночам. Ребята в Найроби говорят, что я похож на эту ящерицу, а я урчу и таращу на них глаза. Хочешь, я вытаращу глаза? Поурчу для тебя?

Он отставил кофейник, лицо его пошло глубокими отвратительными складками, как морда гекко, а из его рта понеслось: «Урк, урк, уркер, урк». Он следил за Небу.

— А хочешь, я засмеюсь, как гиена? Или залаю, как самец-крокодил?

Небу смотрел в огонь, больной, загнанный в тупик. Он недостаточно заплатил за свое преступление. Ибо хотя в законе сказано, что ты должен платить плотью, но там также подразумевается, что это должна быть такая плоть, отдав которую ты сделаешься беднее, несчастнее. Скажем, это может быть коза, корова или любимая искусная жена. Даже ранение было недостаточной карой за то, что он причинил бване, ведь в боку не пуля, а всего-навсего жук. В некоторых ранах сидит ревущий лев, некоторые раздирает когтями леопард. В смертельных ранах неистовствуют стада слонов, вырывающих с корнем деревья. Полубвана — мелкая разменная монета. Принести в жертву этого мальчишку — все равно что вообще отказаться от расплаты. Сын, рожденный от женщины-масаи, был бы необходимой для уплаты плотью. Женщина-масаи похожа на маленькую гордую реку; она прекрасна и царственна, и ты знаешь, что сын от нее — новенькая полноценная монета.

Небу вдохнул струю омытого воздуха, лившегося в пещеру. Он взглянул на нахального серого зверька, следившего за ним из-за костра. Небу знал, что мальчишка издевается над ним. Он переменил позу, подсунув ногу под рюкзак, лежавший на земле, и, стараясь говорить как можно мягче, спросил:

— Ты читал божественную книгу бваны?

Карие двери распахнулись:

— Ты хочешь сказать, Библию?

Небу вспомнил старого вождя в школе для взрослых. Грозный противник на спорах старейшин племени, он настолько успешно корпел над английскими книгами, что стал непобедимым в спорах с бванами, побивая врага его собственным оружием. И он произнес слова, которые старый вождь сказал однажды англичанину-полисмену:

— Посему, — Небу неуклюже выговаривал непривычные слова, — посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть. Первое послание к коринфянам, глава десятая, стих двенадцатый.

Мальчишка громко хлопнул в ладоши, и эхо в пещере повторило этот звук.

— Браво! — закричал он, музыка в нем звучала все громче и пронзительнее.

Небу кашлянул и легко обвел пальцем вокруг раны в боку, зуд которой становился невыносимым.

Дождь бился о камни у входа в пещеру, и капли его разлетались мельчайшими брызгами. Мотыльки храбро гибли в нем, пробиваясь к костру, ярко полыхавшему в пещере. Небу, иссиня-черный бог, безмолвный и непостижимый, следил за розовокрылыми хлопотливыми рогатыми мотыльками, преданно летевшими на огонь. Один из них опустился на ствол винтовки и сложил крылышки. Он был толстый, покрытый густой пыльцой, которую по временам вздымали струи свежего воздуха. «Слабый, — пронеслось в сознании Небу. — Не хватает духу. Боится умереть». Он смотрел на мотыльков, бесстрашно влетавших в пламя.

Он согнал трусливого, взяв винтовку в руки. Голова мальчишки тотчас же взметнулась, и глаза уставились на него. Небу прижал ствол к щеке и стал следить в прицел за неверным полетом мотылька. Он уселся на лоб мальчишки, и Небу нажал на спусковой крючок.

— Трах! — сказал он серьезно.

Разъяренный мальчишка хлопнул ладонью по лбу и раздавил мотылька.

— Я убил его, — сказал Небу. — Слабый мотылек умер.

Мальчишка заглянул в ствол винтовки, его серое лицо побелело, а ноздри сжались.

— Ты влип в скверную историю, — сказал он дрожащим голосом. — Ты, кикуйю, влип в скверную историю. Белые солдаты очень скоро убьют тебя.

— Мотылек умер, — повторил Небу. — Ты видел, как я убил его?