Июнь Ли - Добрее одиночества

Жуюй смотрела, как Селия управляется со сверкающей, деловито шипящей кофеваркой.

– Я тут думала… знаю, это слишком неожиданно, – сказала Жуюй. – Но как бы ты отнеслась к моему отъезду в Китай?

– В Китай? Когда? На сколько?

Мысль о возвращении в Пекин (чего ради, удивлялась Жуюй, – впрочем, с ответом на этот вопрос можно было подождать) не покидала ее сегодня утром с самого пробуждения.

– Пока это предварительная идея.

– Но почему в Китай именно сейчас? Кого тебе там надо увидеть?

Более правильным вопросом, подумала Жуюй, было бы что она хочет увидеть. За годы Селия получила от нее кое-какие сведения о ее жизненной истории. В расплывчатых выражениях, что, видимо, Селия объяснила себе нежеланием Жуюй предаваться воспоминаниям, она дала Селии понять, что живых родителей в Китае у нее нет; друзья и родственники если и были, то не настолько близкие, чтобы привязать ее к месту.

– Никого особенно важного, – ответила Жуюй.

– Поездка вызвана этой таинственной смертью, о которой ты не хочешь мне рассказывать?

Никому не дано избавиться от собственной истории. Жуюй задумалась о том, сколько правды она может сообщить, не сообщая по большому счету ничего. Подобные прикидки стали ее второй натурой, поскольку она не любила лгать. Ложь, как и жизнь сама, требует мотивов, сколь бы тупыми они ни были. Для Пола ей приходилось сочинять сюжеты – про смерть родителей, про детство: родители погибли в дорожной катастрофе в провинции Аньхой, когда автобус не вписался в поворот на горной дороге и упал в реку, – трагедия, которую Жуюй украла из газетной статьи, прочитанной в колледже; семью, где она единственный ребенок, она нарисовала по образцу семьи Можань, а двух друзей детства списала с Можань и Бояна – но, естественно, сказала Полу, что потеряла с ними связь за долгие годы. Отсутствие свидетельств – семейных фотографий, своих снимков в разном возрасте – объяснила естественными и неизбежными потерями, с которыми были сопряжены эмиграция и трудный развод.

Если Селия была права, то, что Жуюй лгала Полу, означало, должно быть, что он имел для нее значение – по крайней мере большее, чем другие мужчины в ее прошлом. С первым мужем ей не надо было ничего придумывать: он знал, что она сирота, и расценивал это как плюс, потому что не хотел иметь дело с родственниками жены. Он встретился с ее тетями – вернее, встретился с их неодобрением; впрочем, задолго до того они, продолжая поддерживать Жуюй денежно во время учебы в школе и колледже, ясно дали ей понять, что она их разочаровала. Про дело Шаоай они ее не спрашивали. Того, что они слышали, сказали они Жуюй, им достаточно; непростительным было для них не то, что она совершила кражу, а то, что причиной проступка была греховная мысль о самоубийстве. Именно это побудило их покачать головами и сказать, что она, в конце концов, не родня им по крови и понять ее у них возможности нет. Решение Жуюй выйти замуж в девятнадцать лет – оно тоже, несомненно, шло вразрез с их былыми чаяниями на ее счет – они восприняли довольно отрешенно; замужеством самим по себе она, по их понятиям, их предала, но предательство не так губительно, как грех. У кого меньше шансов на спасение – у покончившего с собой или у лишившего жизни другого? Жуюй пришло в голову, что она никогда толком не знала ответа. Она обратилась к Селии:

– Что более греховно у католиков – самоубийство или убийство?

– Откуда этот вопрос? – спросила Селия. – Его навеяла смерть этой женщины?

– Нет, не думаю, что это именно из-за нее или ее смерти. Мне кажется, меня всегда это занимало, – сказала Жуюй. – Ладно, забудем.

– Нет, погоди. Ты поэтому хочешь вернуться – чтобы узнать, убили ее или она сама?

– Нет, к ней это не имеет отношения, – ответила Жуюй.

– Тогда почему в Китай? Почему сейчас?

– Просто настроение такое. Я очень давно там не была.

– Когда последний раз?

– Ни разу после того, как переехала в Америку.

– Да, помню, ты мне говорила, – сказала Селия. – А когда ты эмигрировала?

– В девяносто втором.

– Ужас! – воскликнула Селия. Жуюй не поняла, в чем именно ужас – в том, что она уехала так давно, или в том, что, уехав так давно, она до сих пор не уехала вполне.

Селия подала Жуюй кружку, и они сели с кофе за стол.

– Ну, теперь ты непременно должна похвалить кофе. Эдвин сам обжаривал зерна, это первая партия.

– Когда он начал заниматься кофе?

– Недели две назад.

– А как же пивоварение? – спросила Жуюй.