Алекс Тарн - Несси

Снова проснулась связь – неразборчиво, словно кто-то говорил, одновременно постукивая ногтем по микрофону – проснулась, постучала и снова смолкла. Из коридора вбежал дежурный офицер Дрор: я и не заметила, как он вышел.

– Что это было? Неужели нашли?

– О чем ты? – не поняла я.

– Ну это, по связи! Ты что, не слышала?! Да что с вами сегодня такое, Анна? Сначала Лиора как с луны свалилась, теперь ты… Стрельба!

– Стрельба?

А ведь и впрямь это была стрельба… Мониторы по-прежнему показывали вход в здание, безлюдную улицу, неподвижные джипы оцепления.

– Что он сказал?

– Кто?

– Я тебе сейчас вмажу! – пообещал Дрор. – Под суд пойду, но вмажу! Что сказали по связи? Кто это был?

– Я тебе сама вмажу! – заорала я, отбрасывая наушник. – Пошел ты в задницу, сука! Идите вы все в задницу!

Не знаю, что со мной стало. Я ужасно испугалась, ужасно. Прямо вся дрожала и не могла с собой справиться. Почему-то я могла думать только о потерянной сережке. Только о ней и больше ни о чем. Куда она подевалась? Это все свитер. Я ведь была у врача, снимала через голову свитер. Нужно срочно позвонить в поликлинику, пусть ищут. Пусть ищут, пока не найдут. А советы мне не нужны. Пусть своим женам советуют. Мне нужна сережка.

Дрор стоял рядом со мной, уставившись в молчащий динамик, как будто ожидая, что эта сетчатая коробочка сейчас взорвется. И она действительно взорвалась – все вдруг разом заговорили, быстро, напряженно, без пауз и обычных шуточек. Кто-то требовал вертолет и врача, кто-то отрывисто отдавал приказы, кто-то подчеркнуто спокойно докладывал обстановку, кто-то спрашивал дальнейших указаний, и над всей этой разноголосой перекличкой отлетающим ввысь жаворонком трепетало одно и то же имя: Рани, Раанан, Раанан Цви. Рани, Рани, Рани.

Я не знаю, действительно ли они называли его по имени, или оно звенело у меня в голове, натыкаясь на мысли о потерянной сережке. Я утратила способность различать такие вещи. Утратила на время, хотя в тот момент казалось, что навсегда. Тот давний привычный страх, который уже очень давно постоянно, но не слишком обременительно ворочался в животе, вдруг взорвался и занял меня всю, как жидкий камень лавы заполняет впадину маленького озерца, мгновенно испаряя всю воду, всю жизнь, с ее рыбами, лягушками, водорослями и кувшинками.

Я окаменела, как умерла, вниз от головы, я не чувствовала себя – ни сердца, ни легких, ни крошечной закорючки в животе, нашей цели и смысла, нашего ребенка, о котором Рани так и не успел узнать. По связи еще не прозвучали страшные в своей окончательности слова. Никто еще не говорил: “погиб” или “ушел”, или “его с нами нету”, но я-то уже все знала точно – понятия не имею как, но знала. Думаю, я предчувствовала это заранее, с самого утра.

– А сережка? Разве потерянная сережка не была знаком?

– А может быть, она была вовсе не знаком, а совсем наоборот – отвлекала меня от правильных действий, от правильных мыслей. Возможно, я могла сделать что-то такое, чтобы Рани остался жив…

– А разве он не жив? Что ты несешь, дура? Рани – и не жив… чушь какая-то…

– Он мертв, Несси.

– Несси? Разве Несси это ты? Несси – это он, и если Несси жива, то жив и Рани.

– Кто же тогда мертв?

– Ты и мертва, дура. Мертва, мертва, мертвее не бывает… Ах, Рани! Рани! Рани, Рани, Рани…

На столе бубнила, свистела, верещала связь, вокруг ходили чьи-то ноги в армейских ботинках, я камнем лежала на полу, а надо мной качалось испуганное, залитое слезами лицо Светки; Светка шевелила губами, но я не слышала ни единого ее слова – одну лишь бубнящую связь, а может быть, не слышала и связи, и все это мне только казалось.

Светка плакала и потом, в больнице, после которой все понеслось как-то совсем уже несуразно быстро, понеслось, как покатилось под гору, камнем под гору, камнем. Где-то в этом качении я потеряла и своего ребеночка – выронила, даже не заметив, да и как можно что заметить в таком безостановочном грохоте, в таком камнепаде.

Прокатилась больница:

– Здравствуйте, я ваш психолог, я хочу вам помочь…

Прокатился мой дом со страдающими родителями:

– Анюточка, поди приляг, приляг…

И снова психолог:

– Вам станет намного лучше, если вы начнете говорить…

И кровать – все равно какая, лишь бы можно было лечь в нее вниз лицом, камнем.

И похороны, на которых плакали все, кроме меня, и военный раввин пел высоким голосом, и ранины ребята стреляли в воздух.

И снова психолог:

– Вам станет лучше, если вы начнете плакать…