Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

Цветаева драила плошки в Елабуге,
Платонов метлою на хлеб наскребал
И Рубина Дина, не брезгуя, в лабухи
Подельчиво шла - за презренный металл.
Во все времена у набобов в пиру
И слово, и песня не ценятся дорого,
И я, пусть немного отпущено пороха,
Так же с пером моим не ко двору.
Но нет во мне злости и зависти к выгоде,
И я, то и дело, сверзаясь с небес,
В атаку на мусор, амбиции выкинув,
Шагаю со шваброю наперевес.
Страны уроженцу – надменному сабру
В упрёк не поставлю чужую вину,
К перу приравняв, где метлу, а где швабру,
Я чищу, и чищу, и чищу страну.
Не знаю я, в чём состоит мессианство,
Но в случае нашем по воле верхов
Мы призваны сделать святое пространство
Свободным от мусора и… от стихов.

Бреюсь, бреюсь, бреюсь…
На щеках моих щетина,
Как стерня на поле чёрном,
Дыбом колющим стоит.
Бритвою-сенокосилкой
По щекам остервенело
После лезвием – двойное! –
Новым трижды прохожусь.
Я сегодня б мог не бриться
Ведь суббота, и я дома,
Отдохнуть вполне могла бы
Морда моего лица.
Но спешу я на свиданье
На желанное свиданье:
Мы не виделись сегодня
И не встретились вчера.
Нынче будет наша встреча,
Замечательная встреча!
Я войду и на пороге
Враз увижу ползуна.
Внук ко мне протянет руки,
Он щекой к щеке прижмётся
И небритая ворсинка
Его не уколет.

Что знаем мы о Сущности вещей?
Она – в игле, что скрыл в яйце Кощей.
Яйцо ж лежит за тридевять морями,
И путь туда пролёг во тьме ночей.
И что тот путь, коли стезя с порога
Оборвана, как жизнь без эпилога?
И Сущность та, - я слышал сам от гнома, -
На кончике иглы,
а кончик сломан.

Ах, соловей! Он пел такое,
Про что и Бог не знает нот!..
Листва кружила над покоем
И замерла, прервав полёт.
И речка плыть остановилась
И встали в небе облака…
Дорога, что излукой вилась,
И та спрямила берега.
Ах, он не просто пел да щёлкал!.. -
Узоров звон и трелей бег
Сплетал из серебра и шёлка
Дубравы Моцарт и Сольвейг.
И гости замерли на даче,
Забыв, зачем горит звезда,
И видя, как над песней плачет,
Тот, кто не плакал никогда.
О, этих слёз благоговенье,
Про что – ни словом, ни резцом
Не скажешь. Перед чем мгновенье
Началом стало и венцом.
Так безнадёжная потеря
Вдруг вновь душой обретена.
Так снова хочется поверить
В то, в чём разверилось сполна…
…Хозяин дачи млел в покое…
Сидел. Блаженствовал молчком.
Желудок тешил балычком.
И вдруг спросил гостей: - Изгои,
А кто из вас едал жаркое
Из соловьиных язычков?..

Поверьте, я очень старался,
Я вылизал всё, до пылинки,
Я даже пылинку вымыл,
Чего не делал никто.
Когда явился хозяин,
(он пришёл принимать работу)
Протирал я промежность двум сукам,
Холёным стражам его.
Они стоят в кабинетах, -
Дог, с телёнка размером,
Блестящий, с отливом загара,
И борзая, поменьше, в углу.
Стоят, пугают клиентов.
Не сразу поймёшь, что из бронзы.
Такая причуда у босса, -
Держать железных собак…
Хозяин прошелся по залам,
Придирчиво всё одобрил.
И вдруг вскричал, возмущённый, -
А это что за пятно?
Он не любит, чтоб дважды,
А тут повторил и трижды:
Велел взять скребок и швабру
И снова врубить пылесос.
И скрёб я, и соплом вгрызался,
Царапал и ногтем, и пальцем,
Но белое так и осталось
На тёмно-красном ковре.
Хозяин впал в раздраженье,
Велел мне прочь убираться,
И я ушёл, размышляя, -
Неужели даст мне расчёт?
Но как объяснить тупице,
Что даже ему, самодуру,
Не подвластен солнечный зайчик,
Не подвластен! И всё!
И всё!

Не я, а мною запрягали
Семейный радостный возок,
И дружно все в него сигали,
Кто мог идти, и кто не мог.
Был неумел, но строг возница,
И в гору гнал, и под уклон,
Когда же вырубался он,
То часто я, един в двух лицах,
Бывал и конь, и коногон.
Я был и гладкий, и шелковый,
Но даль тоской изъязвлена,
И сбиты в кровь мои подковы,
И стёрты холка и спина.
Эх, разогнаться б в три аллюра,
Да в три креста, да в стенку – хрясь!
Да так, чтоб затрещала шкура,
И связь времён оборвалась…
И пусть сочится сукровица,
Да распадается душа…
Со мной с последнею зарницей.
Придут проститься кореша.
Покроют круп коня попоной.
И вслед споют за упокой,
Как молодого коногона
Везут с разбитой головой.