Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

Наугад открыв страницы,
Попадаю в плен метафор и меморий.
Ах, от классиков такая заморочка!
Что ни слово, то эмоции занозой.
И погряз я в них, как кредитор в отсрочках,
И дивит меня моя метаморфоза:
Так случилось, – я в империи родился,
Так сложилось, – я живу теперь у моря.
Что не рядом – мелочь! – сел да прокатился:
Расстоянье в сто килОметров - не горе.
Я теперь с родной империей в разводе.
Разбежались, почитай, что полюбовно.
Хоть мне пела о взаимном чувстве, вроде,
Да в припеве намекала, что не ровня.
Если скушно, я могу наполнить плошку, -
Тут спиртного – хоть по ванную залейся.
Что вдали – так две горошины на ложку:
На свободе, и - далёк, как эдельвейс я.
Ваше злое экс-имперское величье!
Мы наследье ваше нонешне поделим, -
Мне – свободу, ну, а вам уж - для отличья! –
Эту вывеску зазывну над борделем.
И какой-нибудь ребёнок, глазки вперив,
Не теперь, - уже в другом тысячелетьи,
Спросит маму: - «Мам, а что это – им-пе-рия?»
Мама скажет – это вроде… междометья.
…Я шагал вперёд, поддерживая рядность,
Обожал я дней величие и гимность…
Я, Империя, любил Вас безоглядно,
По наивности надеясь на взаимность…
Жизнь, как шкура, на гвоздях причуд распята.
И хоть время благосклонно к очевидцам, -
Если выпало в империи родиться,
Грустно стать её свидетелем распада.

А Ева его не срывала, -
Покрытого влажной пыльцой, -
С земли она плод подобрала,
И яблоко было с гнильцой…
И некуда Каинам деться,
И Авель – всегда размазня…
И мы с червоточиной в сердце,
И путь наш – грызня и резня.

Звучит Арагонская хота,
Копыта о землю гремят,
И снова доспехи Кихота
Под солнцем испанским горят.
Испанское небо синеет,
И снова, как в прежние дни,
Дон ищет свою Дульсинею,
Коня повернув на огни…
…Вот так сочинял я когда-то
О рыцаре славном дуду.
В Мадриде по улице Прадо,
Мечтал я, однажды пройду.
Найду Дон Кихота потомков,
И, может, фантазий ясней,
Коснусь я на талиях тонких
Корсетов земных дульсиней.
Наивный, к легендам я реял,
Я брёл к ним, отбросивши страх.
Но – рыцари били евреев
И жарили их на кострах.
И всё же – так верить охота
Мне в рыцарский было парад,
Что видел, как солнцы восходов
На кованых латах горят.
Среди суеты и безделиц,
Где жизнь, как пустое зеро,
Треск сокрушаемых мельниц
Сладок, как вера в добро.

…Мне вспомнилось это виденье недавно,
Когда проезжал я по городу Явне,
Тут есть недалече чудной городок,
Цветастый, как пёстрый испанский платок.
Неведомо, в силу каких озарений
Мне чудился контур крылатых строений, -
В Испании ж мельниц давно не осталось,
Без мельниц обходятся Лондон и Даллас,
Их нет и в Израиле, в городе Явне,
А что до России, то в ней и подавно.
А там, где нет мельниц, на подвиги квота,
И бабам нет смысла рожать донкихотов.
Всё глуше звучит Арагонская хота…
Всё громче грохочет спецназ и пехота.

Моя жена - королева.
Она, видите ли, не может…
Она только в лайковых может -
ни больше, ни меньше -
в бальных лайковых
может
мыть полы хлоркой.

Ну, конечно, у ней есть и резиновые,
но от резиновых – язвы.
Если же под резиновые надеть лайковые
и натянуть их до нежных скульптурных запястий,
то хлорка кожу на руках уже не разъедает, -
всё-таки двойная защита!
Я просто не знал, что издревле
они, королевы, их величества,
полы,
которые в конторах,
и сортиры при них –
так водится! –
завсегда моют в лайковых перчатках!

То, что глупы глупцы,
Что глупее овцы, -
Не беда, -
Мы и сами не все молодцы.

А что лезут глупцы
К нам в солисты-певцы,
Как ворона в скворцы, -
Вот что грустно, отцы.

Заходите в мою жизнь!
По желанью ль, ненароком,
Я не встречу вас упрёком,
Хоть навеки задержись!
Заходите в мою жизнь!
Вам вольготно будет в ней,
Как в обители желанной,
Как на площади диванной, -
Вам комфортно будет в ней!
Ну, а если случай вдруг
Мимо моего порога
Вас протащит, - слава Богу!
Я скажу, что случай – друг.