Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

- Не может остановиться! И прочесть не успевает, и поставить уже некуда.

- Она не понимает!.. - печально вздохнул Борис Сергеевич… - Не понимает… - Ласково погладил корешок книги.

Тут я вспомнил. …Престарелый феодал вошёл в помещение, где предстояла первая брачная ночь крепостных молодожёнов. Муж был отослан: право первой ночи принадлежало суверену. Девушка покорно приготовилась к неизбежному. Властелин, - уже немолодой, немощный, - обнажил, не торопясь, ступню, и… пристроил холодную стопу между жарких бёдер сельской Афродиты. Прикрыл веки, посидел молча несколько минут, потом вздохнул, обулся и вышел прочь. …Она не понимает, вздохнул Борис Сергеевич. Оглядел полки с бесчисленными новинками. Оно так. Уже не овладеть всем, чем владеешь. Но подержать в руке новую книжку, перелистать её, вдохнуть её запах, - согреть лаской душу… кто поймет эту уходящую радость!

* * *

Тот приезд в Оренбург запомнился мне и другим занятным эпизодом. Пора было возвращаться, но я не мог достать билет на поезд, в кассе сказали, что билетов нет. Обратился к Бурлаку. Попробуем, сказал он, позвонил в Обком, и через минуту-другую назвал литерную кассу, с «бронью», на его имя. Через полчаса я был уже при билете. «Обилечен», как говаривали в то дефицитное блатное время. Каково же было удивление, чуть не потрясение, когда я, войдя в купе, обнаружил, что еду в пустом вагоне. Было всего шесть-семь пассажиров. А у нас весь поезд такой, равнодушно буркнул проводник. Прошло много лет, прежде чем я понял, что виденное было одной из примет грядущего развала страны.

* * *

ТРОЙКА ПО ФОЛЬКЛОРУ

Жаль, что я не пишу романы. Жизнь устраивает зигзаги, – знай только, пиши, заполняй странички, как перегородчатую финифть. Вот один из сюжетных её поворотов. Фольклор преподавал нам на курсе молодой бойкий популярный в университете доцент К. – интересный брюнет «из евреев». К слову, – страстный поклонник своего предмета. Между прочим, картавый. Его пародировали: «Г-усский фольклё-г, она…». В конце семестра выяснилось, что экзамен по предмету будет принимать не он, а молодая аспирантка К-ва. Внешность её оказалось приветливо обманчивой, в чем я убедился на экзамене. Впрочем, наверное по наивности моей она показалась доброжелательной. В тот момент, когда я подошел к столу с веером билетов, лицо её приняло непроницаемое выражение. Так часто бывает с людьми, у которых хватает воспитанности изменить маску, чтобы скрыть какие-то чувства. Билет я вытащил хороший: не помню всех вопросов в нём, но один был замечательный: солдатский фольклор времен Отечественной войны: Надо сказать, что фольклор я любил. Много читал, что-то помнил, записывал услышанные (не по книгам) пословицы, поговорки. Со слов одного любителя-энтузиаста записал однажды 19 вариантов песни о вороне, том самом, про которого поёт Чапаев-Бабочкин в известном фильме. Более того, - не только на курсе, но и в потоке (фольклор читали нам вместе с филологами, психологами, историками в актовом зале), я был единственный, кто одолел знаменитую толстенную книгу знаменитого Веселовского. Её нам официально не рекомендовали по причине «космополитических» её тенденций, но негласно, как бы невзначай, упоминали о ней. Иначе, откуда бы я знал это имя? Словом, я даже «консультировал» некоторых ребят, впрочем, настолько дремучих, что и более робких моих знаний хватало бы для этого. Вопрос о солдатском фольклоре был для меня бальзамом. Дело в том, что еще мальчишкой я покупал в газетном киоске города, где мы жили до эвакуации, дешёвую серию под тем же, кажется, названием: то ли красноармейский, то ли фронтовой фольклор. В первый год войны были такие брошюры. Ну, уж я сейчас блесну, подумал я, выходя к столу. Но едва я успел назвать первые примеры, как К-ва резко оборвала. «Не выдумывайте! – ледяным тоном сказала она. – Ничего подобного в природе не существует!» У меня давний комплекс: я никогда не выясняю отношений и не оправдываюсь. Это порок с детства, едва ли не с начальной школы. Я посмотрел растерянно в холодные глаза преподавательницы и перестал отвечать. «Садитесь, три!» - с жёсткостью сказала она. И я отправился восвояси, вспоминая почему-то свою бывшую начальницу Литвинову. Эта крупная курящая и надрывно кашляющая от курева женщина с аристократической внешностью, тоже обладала обманчивой внешностью. В войну, подростком, я работал у неё на подхвате на складе, где мы паковали груз для танковых и других оборонных заводов. Как-то в ледяную зимнюю стужу, когда от холода свело пальцы, и я не был достаточно расторопен, она в сердцах дернула провод, которым я паковал текстропные ремни, и содрала с моей ладони застарелый гнойный нарыв. Больше всего меня поразила та почти сладострастная радость, с которой она в конце дня рассказывала об этом своей подруге в конторе, («И я содрала ему его нарыв!»), - я случайно услышал, проходя мимо открытой двери. Но я отвлёкся… Прошло много лет. Очень много. Я окончил университет, долго работал в небольшом городе, в газете, куда послан был по распределению, потом много лет в другой газете, потом на телевидении, и, наконец, в толстом литературном журнале. Однажды позвонили из университета: приятный женский голос спрашивал заместителя главного редактора, я назвался. «Нельзя ли встретиться?». Через день в моем кабинете сидела К-ва, профессор. Я узнал её не сразу, только когда сопоставил фамилию и предмет разговора. Да и как было узнать, ведь видел я её так близко всего второй раз. Меня она, конечно, не помнила. Я слушал её речь о том, что у нас толстые журналы вовсе не уделяют внимания народному творчеству, фольклору, а между тем, это богатство народной культуры, источник, который питает литературу, вообще высокое искусство, надо пропагандировать фольклор, есть статьи, исследования, записи исследователей, собирателей и т. д. - всё в том же роде. Она ушла, окрылённая поддержкой и пониманием, и скоро принесла несколько материалов для публикаций. Я убедил коллег поддержать доброе дело: это было не трудно – во мне по-прежнему жила любовь к истокам родного слова, и я нашёл, похоже, аргументы в пользу публикаций. Мы напечатали серию её статей. Вот, собственно, и вся «история». Разве что можно добавить, как с каждым приходом в редакцию К-ва выражала радость, что в журнале «нашёлся человек, понимающий важность фольклора», и прочая, и прочая, и прочая… Комплименты сыпались на мою голову, как из рога изобилия.