Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Ты что-нибудь… ик!.. понимаешь, ик? — спросил он.

— А как же!

— По-моему, мистика, ик!

— А по-моему, Костя, все правильно, ик! — заразился я.

— Хи-итрая какая — ик! Очень она хитрая. Думает взять меня кротостью. Как же! Так я ей и поверил, ик!

— Иди попей воды, черт возьми, ик!

— И ты тоже.

— И я.

Мы курили на кухне, когда появилась Раиса Юрьевна в махровом домашнем халате, очень большая, дебелая женщина, со стопкой белья, обернутого полотенцем.

— Я приму ванну, мальчики, вы не возражаете? — густо проворковала она. — МАЛЬЧИКИ! ОПЯТЬ МАЛЬЧИКИ! — А ты, Костя, вот что. Ты сбегай, пожалуй, в комок, купи бутылку сухого и шампанского. Надо же отметить мой приезд, да и вообще после бани… Деньги, если у тебя нет, возьми в сумочке. — Она широко улыбнулась, показав три золотые коронки, и скрылась за дверями ванной комнаты.

На миг Автономов показался мне самым настоящим испуганным мальчуганом. МАМА ПРИТОРНО ЛАСКОВА, КАК ПЕРЕД БОЛЬШОЙ ПОРКОЙ.

— Иди, иди, — подбодрил я его. — Да и я, наверно, пойду. Что мне здесь делать, раз вы такие счастливые?

— Не вздумай, Анатоль, — сурово пригрозил он.

И ушел выполнять задание. А я, чтобы не слышать плеска воды, а то, пожалуй, и блаженных стонов большого женского существа, поспешно переместился в гостиную. Я позвонил в детскую поликлинику и попросил пригласить к телефону Наталью Георгиевну Маневич, терапевта. — Из горздравотдела звонят, — строго и веско сказал я. Через минуту-другую Наташа взяла трубку, чтобы через минуту-другую ее положить. Я успел лишь сказать ей, что провел практически бессонную ночь, что я думаю о ней и жду ее «да».

Затем пришлось опять заняться Автономовым. Он вернулся с вином и шампанским. На его высоком лбу за это краткое время прорезались три красноречивые, многодумные морщины. Он уселся в кресло рядом со мной с явной целью обсудить свои стратегические, а верней, тактические планы.

— Я вот как считаю, Анатоль… — озабоченно начал он.

— Ты отвратительно много куришь, а хотел бросить.

— Потом, потом, когда все утрясется! Так вот, я считаю, что нам нужно, пока она моется, потихоньку исчезнуть. А ты как считаешь?

— А я считаю, что это будет откровенным хамством — раз и постыдным бегством — два.

— Ты считаешь, значит, что нам нужно остаться?

— Да, я считаю, что нам нужно мужественно нести свой крест.

— По-твоему, так будет правильно?

— По-моему, да.

— А может быть, следует оставить записку? Так, мол, и так. Я ухожу от тебя навсегда. У меня появилась другая женщина. Я подал на развод. Квартира остается за тобой. Я буду жить на даче. Прошу, мол, не беспокоить.

— …без стука не входить.

— Прошу, мол, меня понять и обойтись без сцен. И подпись.

— Лучше две. Твоя и моя.

— Анатоль, я серьезно с тобой советуюсь.

— А я могу поспорить с тобой на семь лимонов, жалкий трус, что сейчас она тебя позовет потереть ей спинку.

— КОНСТАНТИ-ИН! — тотчас донесся к нам зов из ванной комнаты.

Автономов обомлел.

— КОСТЯ-А!

— Ну вот. Раздевайся догола и ступай к ней, — прокомментировал я.

— Издеваешься! — Автономова передернуло. — Ты не мог бы…

— КО-ОСТИК!

— Скажи ей, что меня нет. Скажи, что ушел в комок. Скажи. Будь другом, Анатоль.

Я протяжно вздохнул:

— Ох, трудно быть твоим другом, Костик! — И встал. И приблизился к двери ванной комнаты, за которой слышался страшный плеск воды. И заголосил:

— Раиса! Юрьевна! Ты слышишь меня? Костя ушел за шампанским! Обойдись без него. «И без меня, прости Господи», — мелькнула мысль.

Автономов пожал мне руку, когда я вернулся в гостиную.

Он никак не мог взять в толк, что происходит. Он нетерпеливо ждал, что вот сейчас, вот сейчас Раиса Юрьевна отложит в сторону вилку, тщательно вытрет губы бумажной салфеткой, густо откашляется, возьмет сигарету, закурит и, пустив струйку дыма, по-деловому скажет: «Ну, приступай. Давай рассказывай, какую сучку ты приглядел без меня, старый кобель. Что вообще происходит? Давай, давай рассказывай».

Но она со вкусом пила шампанское, с аппетитом поглощала сыр, маслины, яичницу с ветчиной и при этом повествовала о столичных своих впечатлениях. Москва стала неузнаваемой, честное слово. Москва совершенно распоясалась. В Москве царит беспредельщина буквально во всем — торговле, нищенстве, уголовщине, банковском деле. Кажется, что Москва доживает последние дни перед Страшным Судом и поэтому остервенело рвет и мечет. Предстоящие выборы… ох уж эти выборы, будь они прокляты! Коммунисты, жириновцы, демократы идут стенка на стенку. Избавь нас Бог от коммунистов и жириновцев, они порушат до основания всю коммерческую систему. В гостинице сумасшедшие расценки — ежесуточно она платила двести пятьдесят тысяч рублей за номер. А сколько стоит вот такая, как у них, трехкомнатная квартира — сколько, как мы думаем? Ну, сколько, сколько?