Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

— Главное, — говорю я вслух, обнимая Соню за плечи, — вы не ссорьтесь. Вот, Соня, гляди-ка что я тебе принес! — И поспешно достаю из сумки две лимонных. — Наверняка у тебя такой водяры нет, а?

— Такой нет, — отвечает она в раздумье.

— Я тебе еще шоколадку купил, — говорю я. — Вкусная, видимо.

— Все это очень хорошо, Юрочка, — отвечает она все еще в раздумье. — Но мне непонятно, золотой мой мальчик, кого ты сегодня намерен трахать: меня или эту виршеплетку?

Вопрос прям, прост и ясен, и чуть-чуть не срывается у Теодорова с губ, что он мог бы… Но тут кошачье лицо Оксаны сморщивается от смеха, она фыркает и вдруг заразительно хохочет. Я тоже невольно смеюсь — и вот на белокожем, прекрасном лице Сони вспыхивает улыбка.

Она сильно шлепает меня ладонью по затылку.

— Ладно, заходите! — жизнерадостно разрешает она. — Но учти, Оксана, я с этим автором мелодрам больше знакома, чем ты. И вообще, боже мой, кто здесь хозяйка? Что захочу, то и сделаю! Ты меня, Оксана, еще не знаешь, когда я подопью. Ой-е-ей, скажи ей, Юрочка!

— Точно, Оксана. Соня, когда подопьет, ой-е-ей.

«Мяу-мяу, не напугали», — слышится мне, отвечает Оксана.

Мы следом за хозяйкой проходим в глубину большой квартиры (где я никогда не бывал!), причем, Оксана на ходу успевает мне шепнуть: «Так ты кто — Костя или Юра?» — а я успеваю ответить, проникаясь духом этого дома, в бабелевском стиле: «Вас же двое. Вот и меня пусть будет двое».

Ах, как живут, боже мой, киноактрисы с неизвестными мужьями, которые отправлены погулять по б… (Вот и целомудренные точки использую, наконец!) Большая гостиная, а в ней, поверь, друг-читатель, накрыт стол для сочинителя Теодорова. Я говорил, кажется, что Соня Авербах (в девичестве Клейман) родилась в Виннице в 1959 году. Хорошо училась в школе. Затем успешно окончила Щукинское театральное училище. Была принята в труппу Драматического театра, где в 1983 году сыграла роль редакторши в пьесе Юрия Теодорова, который родился, как известно, в 1950 году в бывшем городе Сталинске. Так произошло знакомство автора и исполнительницы, переросшее в последующие годы (ибо пьесы Теодорова идут нескончаемо долго) в дружбу и любовь.

— Когда ты в последний раз приезжал, Юрочка? — спрашивает Соня, ослепительная в своем темном вечернем платье рядом со скромной, домашней кисанькой Оксаной. Она командует на столе приборами и хрусталем.

— В 1987 году, — безошибочно отвечаю я, как статистик, падкий до цифр.

— Четыре года минуло, боже мой! Моему сыну уже знаешь сколько? Пятнадцать.

— А новому мужу? — спрашиваю я. — Больше?

— Пошел он подальше! Не смей о нем говорить! Ни слова! Это, Юрочка, такой поразительный ебарь, что ты рядом с ним скромница и тихоня. Я ему сегодня наказала, чтобы он не смел появляться. Он так обрадовался, что даже не поинтересовался, с кем я буду ночку ночевать. Эротоман, Юрочка! Его лечить надо.

— А фамилия такая нежная.

— Вот-вот, нежная! А член у него, прости, Оксаночка, как пограничный столб. Всегда на страже!

— И где же ты, Соня, отыскала такого удивительного Голубчика?

— А вот так уж повезло, Юрочка. Можно сказать, что он моего Авербаха, бедняжку, прогнал своим членом! Боже мой, он размахивает им, как милицейской палкой! И ничего не хочет больше в жизни знать. Хотя специалист, конечно, классный. Маркетинг и прочая, прости, Оксана, мутотня.

— А вы не извиняйтесь, — улыбается Оксана. — Я и сама могу.

— А мне стыдно, — говорю я. — Давай, Соня, сегодня выражаться изящно.

— Правильно, Юрочка! Умница! Я совсем что-то распустилась в этих студиях. Ну, ты понимаешь, какая там обстановка. Боже мой, я не ханжа, видит Бог! Но даже я иной раз… о!.. жаркое горит! — вскрикивает и всплескивает царственными руками Соня — и мчится на кухню.

Оксана тотчас хватает меня рукой за причинное место — честное слово.

— Я тебя хочу-у, — шепчет она.

— А как хозяйка?

— А я хочу-у.

— А ты ее спроси.

— А я хочу-у, дурак!

— Я тоже хочу-у, дурочка, но и ее я тоже хочу-у.

— А она женщин любит?

— Вот не в курсе.

— Я ее хочу-у.

— Это уже лучше!

— Зачем она мужа выгнала? Я и его хочу-у.

— Ну, это ты многого хочешь, — заключаю я.

Хозяйка возвращается с огнедышащим блюдом мяса, картофеля и овощей.

Зверский аппетит вдруг просыпается во мне. Мелькает звериная мысль, что надо жрать, жрать, жрать, чтобы нажраться и не опозориться.

— Соня, — говорю я вслух. — Я страну жалею и в последнее время из солидарности почти не ем. Можно, Соня, я нажрусь, как хочу, без стеснения?